Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Оглавление

107

Сразу по прибытии в управление Климову передали, что его ждет Свиридов. Майор сидел за столом и на вошедшего Климова поглядел как-то отстраненно. Это слегка покоробило лейтенанта. Тот собирался доложить начальнику о том, как удачно они подстраховались с бухгалтерией наркомата обороны по поводу выставки, но Федор Ильич упредил подчиненного:

— Слушай, Никита Кузьмич, у тебя нервы крепкие?

— Да какие там нервы, одни сухожилия остались, — аккуратно пошутил Климов, пытаясь понять, куда гнет Свиридов.

— Ну, тогда крепись. Ребята на юге решили для верности проверить чемодан Муромцева в камере хранения. Нет в нем никаких драгоценностей.

Глава семнадцатая

Анюта продолжала хлопотать на кухне, когда Седой вышел из ванной комнаты в белой майке с полотенцем на плече. Этот уже немолодой мужчина со стороны выглядел очень неплохо для своих лет. Да, у него слегка наметился живот, и кожа на шее выдавала возраст, но крепко сбитый торс, широкие плечи и сильные руки свидетельствовали о солидном запасе прочности. Он только что побрился и хотел попросить девушку взглянуть, нет ли на его шее лишней растительности, и, если есть, помочь сбрить ее. Седой смотрел, как она, склонившись над столом, украшала блюдо многоцветием овощей, и вдруг ясно понял, что именно это, колдующее над столом, юное создание необходимо ему для существования на финальном этапе такой суматошной и несуразной жизни — где угодно… но все-таки лучше там, на Западе. В парикмахерской он нашел ее просто красавицей, а сейчас здесь, на маленькой кухоньке, царила молодая красивая хозяйка. Именно о такой он мечтал многие годы, и вот теперь, кажется, мечта его была близка к осуществлению.

Почувствовав на себе его пристальный взгляд, Анюта повернулась — и первое, на что она обратила внимание, были его повлажневшие глаза.

— Эдуард Петрович, что с вами? Что-то случилось? — по лицу девушки пробежала тень тревоги.

«Ишь ты, как все в мире переменчиво. Утром я ее пытал, чем она встревожена, а сейчас она обо мне забеспокоилась», — пронеслось в голове Седого. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

— Нет, все нормально. Просто… я когда-то все это уже видел. Именно такую картину, — удушливая волна охватила его, и он снова замолк.

Анюта, не говоря ни слова, бросила на него вопросительный взгляд.

— Как недавно это было… как давно. Такой же стол, такая же очаровательная юная леди, — казалось, он разговаривал сам с собой.

— Это была ваша жена? — тихо спросила Анюта.

Мужчина медленно покачал головой:

— Это была моя дочь.

— У вас есть дочь? — в голосе девушки ему почудилось удивление.

— Вы сомневаетесь в моей способности иметь детей? — устало поинтересовался Седой.

— Да ну вас… я просто так спросила, — сконфузившись, покраснела Анюта.

Седой медленно подошел к столу, взял открытую бутылку массандровского портвейна, налил в бокалы и подал один Анюте. Та хотела было возразить, мол, как-то не по порядку обедаем, но, взглянув на Седого, ничего не сказала и взяла бокал. Они молча чокнулись, Седой выпил бокал до дна, Анюта лишь пригубила.

— А где же ваша дочь сейчас? — «подняло голову» женское любопытство, помноженное на обязательство, данное Климову.

— Хотел бы я знать, — как-то отрешенно пробормотал Седой, заново наполняя бокал.

— Она в СССР? — любопытство не унималось.

— Все, все… потом как-нибудь.

Он грустно улыбнулся, и Анюта почувствовала, что сказать ему было нечего. Подняв бокал, она сделала большой глоток и, поперхнувшись от терпкости вина, прошептала:

— За вашу дочь!

Седой благодарно кивнул, потом резко повернулся и ушел в комнату. Вернулся он быстро, одетый и пахнущий одеколоном, с гитарой в руках. Поставив ногу на табурет, Седой негромко запел: «Утро туманное, утро седое…» Анюта, стоя у окна, молча смотрела на него. У нее было ощущение, что за простыми словами романса, незатейливой мелодией кроется вулкан чувств этого, до сих пор не понятного ей, человека. Вот он дошел до слов «…вспомнишь ли лица, давно позабытые» и вдруг прикрыл струны ладонью. Отложив гитару, он снова наполнил оба бокала и повернулся к девушке:

— Анюта, я обещал вам, что мы с вами скоро будем свободны, как райские птицы?

Анюта, задумчиво кивнув головой, печально усмехнулась:

— Тогда давайте собираться. Но сначала закройте глаза.

Охваченная неясным предчувствием, она подчинилась. Седой приблизился к ней, достал из кармана нитку жемчуга и обвил ее шею. Затем со словами «пока не открываем» взял ее за руку и подвел к зеркалу: «Теперь можно».

Анюта открыла глаза и непроизвольно вздрогнула. На нее смотрела не вчерашняя наивная девчонка, а молодая женщина, уже кое-что испытавшая в этой жизни, с красивой прической и необыкновенно изящным жемчужным ожерельем на шее. Анюта похолодела.

Первое, что она почувствовала, — страх и растерянность. В зеркале она как бы раздвоилась… Прежняя, скромно одетая девушка в зеркале медленно удалялась в никуда за спиной новой, ухоженной и богато украшенной особы, — Анюта испугалась, что та, прежняя, не отдаст новой душу непримиримой комсомолки… и что тогда?

Видение в зеркале исчезло, вместо него появилось настороженное лицо Седого, встревоженного длительной паузой.

— Тебе нравится?

Услышав его голос, она словно очнулась: «Что же я такая неблагодарная-то?» Анюта глубоко вздохнула, повернулась и поцеловала Седого. Они постояли обнявшись. Затем Седой, потрепав девушку по плечу, вышел в комнату, увлекая ее за собой. В комнате на диване лежал открытый чемодан, тот самый, который они сдали в камеру хранения. Анюта, равнодушно скользнув взглядом по содержимому чемодана, уже собиралась упрекнуть Седого, что он не отдал должное ее кулинарным способностям, но тут где-то в голове прозвучал тревожный звонок. Она еще раз глянула в чемодан и сообразила: она не видит свертка с драгоценностями. Седой между тем снова взял ее за плечи и посмотрел в глаза: