Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Оглавление

За окном начало смеркаться, когда Свиридов вошел в свой кабинет. Два часа назад, едва он вернулся, его сразу же вызвали на совещание по итогам командировки, которое только что закончилось. Перед совещанием Беспалый занес ему целую папку бумаг, требующих срочного рассмотрения, и вот теперь он хотел разобраться хотя бы с частью из них. Но не успел закрыть дверь, как раздался стук и на пороге появился Климов. Сухо поздоровавшись, капитан указал ему на место у приставного столика и занялся разбором корреспонденции.

Климов сидел, вытянув руки на столе и опустив голову. Он был аккуратно одет и чисто выбрит, но вид имел крайне удрученный и подавленный. Несколько минут начальник отделения перебирал бумаги, потом, отобрав самые срочные, положил их отдельно и посмотрел наконец на лейтенанта:

— Ну, я жду объяснений.

— А что тут объяснять, — хриплым голосом ответил Климов. — И так все ясно. Подвел я вас, товарищ капитан, не справился…

— Погоди причитать. Давай проанализируем ситуацию.

Как опытный педагог, Федор Ильич начал с плюсов и среди прочих особо выделил вербовку Львова. Климов горестно махнул рукой:

— А что толку? Лучше бы арестовали… и Николай был бы жив, — голос его сорвался. Казалось, еще мгновение — и он расплачется. Климов хотел добавить, что кукушка в лесу оказалась провидицей, накуковав трагический конец Николая Николаевича, но больше не смог вымолвить ни слова.

— Не казни себя, Никита Кузьмич, — Свиридов встал и положил руку на плечо лейтенанта. — Это тот случай, от которого никто из нас не застрахован. Николай знал, на что шел, когда на эту работу определялся. И погиб он на боевом посту. А мы с тобой должны во что бы то ни стало закончить эту операцию, которую он фактически начал. Нам сейчас надо понять, где твоя девчонка. Этот Седой мне покою не дает. Такое ощущение, что он все отслеживал, а как жареным запахло, тут же исчез. Но как он так быстро узнал про то, что случилось со Львовым? А главное, куда делась твоя Умная? Если бы, тьфу-тьфу, не дай бог, ликвидировал, то где-то должно быть тело…

— Так весь дом и окрестности по-тихому прошерстили, но они как в воду канули, — Климов начал потихоньку оживать. — В розыск бы его объявить, да у нас данных по нему нет — квартира-то съемная, а хозяин в отъезде. Милиция ему, конечно, влупит по самое некуда, но нам-то от этого не легче. И все-таки меня мысль не отпускает: а вдруг тут что-то для нас интересное появилось? Девка-то уж больно шустрая, такая же, как эта… Ольга.

— Ладно, не будем пока волну гнать, работаем по-тихому. А вот что с тобой будем делать? На мой взгляд, ты действовал правильно, буду за тебя сражаться.

— Спасибо, товарищ капитан, — глухо ответил Климов. — Только меня уже на завтра к Николаеву вызвали, решать будут.

Свиридов молча встал, прошелся по кабинету, потом резко повернулся к лейтенанту:

— Переносится твое дело. Несколько часов назад Николаева арестовали. Так что если провалим операцию… сам понимаешь, — Свиридов выдержал паузу. — И запомни: чтобы я последний раз слышал про твою болезнь… Ты понял?

Климов поднялся из-за стола, хотел что-то сказать, но в это время затрещал телефон. Выслушав сообщение, капитан положил трубку и задумчиво посмотрел на подчиненного:

— Это Глухов. Пять минут назад Николаю Николаевичу позвонила некая Анна Самохвалова, попросила передать хозяйке, чтобы та не беспокоилась. Она, мол, девушка умная, но такая удача в судьбе бывает редко. Отдыхает на юге с хорошим другом. Ну что скажешь?

Никита Кузьмич медленно опустился на стул и обхватил голову руками. Плечи его мелко затряслись. Свиридов быстро поставил перед ним стакан воды и обнял за плечи:

— Ну-ну, Никита, успокойся. Николай неживой уже, а вишь ты, продолжает воевать. И мы еще повоюем.

Часть 2

Глава первая

Ослепительный шар солнца постепенно терял свою огненную силу. Все ниже и ниже скатывался он к кромке моря, принося вечернюю прохладу. А накал курортных страстей только набирал силу. Конечно, градус этого накала был неизмеримо ниже, чем в августе-сентябре, когда пляжная суматоха дня к вечеру резко перерастала в кафешантанный разгул. Все это южному городу еще предстояло пережить, а пока море было прохладным, фрукты еще только созревали и приезжих было немного. Анюта и Седой были в их числе. Курсовку Седой, по его словам, аннулировал, и они устроились в частном доме, в пристроенной для курортников комнате.

Первое время Анюта не находила себе места. Она исчезла из Москвы, не предупредив Климова, и поэтому вполне резонно предполагала, что чекисты могут подумать о ней все что угодно. При этом мысль о том, что они могут беспокоиться: а жива ли она вообще? — просто не приходила ей в голову. Она думала только о задании, но до сих пор точно не могла сказать себе, «свой» или «чужой» был Эдуард Петрович. И если быть честной до конца, она не очень торопилась с ответом на этот вопрос. Вспоминала ли она о Михаиле? Вспоминала. Сравнивая обоих мужчин, она вдруг сделала для себя неожиданное открытие: она поняла, что в отношениях с Глебовым она ощущала себя старшеклассницей, искренне жалея мальчишку из младшего класса, а с Эдуардом Петровичем она вдруг почувствовала себя женщиной. Ну и как любовник Седой был не чета малоопытному юноше. Если бы не задание…

О том, сможет ли она после того, что случилось, продолжать прежние отношения с Михаилом, она старалась не думать. Ей необходимо выполнить задание чекистов, помочь Глебову, а там будь что будет. Именно невозможность сообщить Климову о своем открытии в доме Седого мучила ее. Она обратила внимание, что мужчина ни разу не дал ей возможность остаться одной. Лишь однажды он в ее присутствии позвонил из телефона-автомата своему товарищу в санаторий, а после этого привел ее в летнее кафе, заказал сливочное мороженое с сиропом и отлучился, обещав вернуться через десять минут. Анюта поняла, что за это время найти междугородный телефон она не успеет, и добросовестно расправилась с мороженым. А Эдуард Петрович вернулся не через десять минут, а через пять.