Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Оглавление

Прохоров сделал шаг за ним, но Свиридов остановил товарища:

— Подожди, Бог троицу любит. Слушай, а чего тебе капитана милиции не дали, положено ведь?

— Должности у них пока капитанские заняты. Как освободятся, так обещали сразу присвоить. А на бумажную работу я сам не захотел.

— Понятно, ты опять в своем репертуаре. А то давай походатайствуем.

— Спасибо, пока не надо. Вдруг дадут капитана, а я не справлюсь.

Свиридов рассмеялся и налил другу еще рюмку. Тот, поблагодарив глазами, выпил, поставил рюмку на столик и вышел за сержантом. Свиридов подошел к столу, убрал коньяк и рюмки. Вернувшись, он выдвинул ящик стола, достал оттуда фотографию — на ней улыбалась молодая женщина с девочкой. Внимательно взглянув на фото и что-то сказав самому себе, он положил фотокарточку обратно, закрыл ящик и вышел из кабинета.

Глава шестая

«…Чтобы ярче заблистали наши лозунги побед, чтобы руку поднял Сталин, посылая нам привет. Кипучая, могучая, никем не победимая…» — черная тарелка репродуктора уже полдня без устали аккомпанировала Первомаю бодрыми маршами и вдохновенной советской песней. В скромно обставленной комнате коммунальной квартиры в центре Москвы ее обитатель, глава семьи Николай Филимонович Глебов, играя сам с собой в шахматы, начал за белых итальянскую партию. Обычно в одиночестве он предпочитал разбирать шахматные шедевры Эйве и Ласкера, Капабланки и Ботвинника или решать двух-трехходовки, но сегодня у него было мало времени, да и атмосфера всеобщего ликования не располагала к неторопливой игре ума. Поэтому он решил сгонять сам с собою «блиц». Первые шесть ходов в итальянской партии он всегда делал молниеносно, а вот на седьмом, за белых, задумывался, какое продолжение избрать в очередной раз. Та же ситуация повторилась и сейчас. Но сегодня он не успел принять решение. Где-то хлопнула входная дверь, в коридоре послышались шаги. В следующую секунду постучали уже в комнату Глебова. «Вот и ребята пришли», — обрадовался он и крикнул, стараясь перекричать репродуктор:

— Входите, открыто!

Первой за порог скромно вступила невысокая девушка лет двадцати, в простеньком демисезонном пальто и косынке. Активно подталкивая ее в спину, в комнату ввалился сын Николая Филимоновича Михаил, инженер одного из московских заводов, месяц назад отпраздновавший двадцатипятилетие. Новый плащ несколько скрадывал его рослую спортивную фигуру.

— Привет, батя.

— Здоровы бывали, молодежь.

— Здравствуйте, Николай Филимонович, — последовало персональное приветствие от подруги сына.

— Здравствуй, красавица, проходи, — он подошел к девушке. — Давай пальтишко.

В раскрытую дверь ворвались праздничные кухонные запахи. Отец, определив пальто на вешалку и потянув носом, показал девушке большой палец.

— Анюта, здравствуй, милая, — в дверях появилась Мария Власовна, маленькая стройная женщина средних лет. — Поможешь мне немножко? Я вам уже почти все приготовила. Коля, достань, пожалуйста, доску.

Глебов-старший вынул из буфета доску под пирог, передал супруге, и женщины ушли на кухню.

— Ну как старая гвардия на параде прошла? Ваши все собрались? — Михаил подошел к репродуктору, убавил громкость до минимума, затем подошел к окну.

— Борозды не испортили. Вот только погодка подкачала. Как зарядило моросить с утра, так и не унимается. А народ пришел. Все, кто живой и здоровый, пришли. Из списка только Васильича не было, захворал. Ну а про Игнатова ты сам вчера слышал.

— Жалко, дядю Павла, под самый праздник…

— Там, на небесах, наши праздники не считаются. Призывают строго по расписанию.

Мужчины замолчали. Вот уже не один год вместе с войсками на военном параде проходила «коробка» бывших красногвардейцев. За несколько недель до парада ветераны собирались по вечерам в условленном месте, надевали старые пальто и телогрейки, получали трехлинейки с заклепанным затвором и отрабатывали условное прохождение перед Мавзолеем. И к каждому параду их группа становилась на одного-двух бойцов меньше. Вот и нынешний Первомай тридцать восьмого года не стал исключением.

Николай Филимонович прервал молчание:

— Может, помянем Павла Сергеевича? — и, не дожидаясь ответа, подошел к буфету, достал оттуда графин с водкой. В этот момент в коридоре послышались шаги. Отец проворно сунул графин обратно. Но шаги минули дверь Глебовых.

— Ладно, — махнул он рукой. — Пирог принесут, вот и помянем. А пока, может, партийку сгоняем? Я тут начал, давай продолжай за белых.

Михаил, подойдя к столу и взглянув на позицию, сделал ход.

— Ага, а вот в предпоследнем выпуске «Шахматы в СССР», — отец кивнул на стопку еженедельников на столе, — пишут, что здесь надежнее пойти слоном на d2. Тогда мы вот таким путем вас побеспокоим…

Игроки сделали несколько быстрых ходов.

— Ты знаешь, Миша, давно хочу тебе сказать. Нравится мне твоя Анюта. Скромная, без ненужного форсу. И в вашей компании веселая, и к нам, старикам, подход имеет. Только вот какая-то очень правильная иногда бывает… чересчур. Как-то даже не по себе становится. Мы однажды разговорились тут, тебя ожидаючи. Арестовали у них на работе одного. Так вот, слово за слово, она так распалилась — стрелять, говорит, таких без суда и следствия. А меня черт за язык дернул сказать, что, может, не стоит вот так сразу, с плеча-то рубить. Ну, типа во всяком таком деле разбираться надо. И она так разошлась-распалилась, что «либералистом» меня обозвала. Правда, потом успокоилась. Отходчивая. Да… Откуда у нее такая непримиримость? — отец изобразил растопыренными пальцами, как он понимает ее состояние.