Солнечные часы

Оглавление

– Как скажешь. Не забыть бы нам о коническом предмете, который ты так любезно захватила, и обо всех возможных способах его использования… Есть!

Куски одной штанины лежат на полу. Я не в силах ни звука произнести, ни вдохнуть.

– Что бы там ни говорил тебе Роберт, ему на тебя плевать. – Энгилли доволен собой. – Роберта никто не заботит, только я. Как по-твоему, почему он из себя выпрыгивает, чтобы познакомиться с моими примами и влюбить их в себя?

– А по-твоему, почему? – Не представляю, каким чудом мне удалось это произнести.

– Очень просто: надеется переплюнуть. Я добился успеха, а Роберт неудачник. Та к было и будет всегда. Цитата из сентиментальных радиопостановок Би-би-си. Роберту от мамочки нашей досталось, когда отец слинял. Отец Роберта не жаловал, ну и мамочка сквозь него смотрела, будто он привидение. Зато я всегда был прав, потому что я – Золотой мальчик. Роберт втайне всегда мечтал доказать, что он лучше. И нашел способ: он знакомится с женщинами, которые… скажем, не горели желанием спать со мной, и очаровывает их – или манипулирует ими – до тех пор, пока они сами не прыгают к нему в постель.

Его самонадеянность поражает и устрашает.

– Ты сам-то в это веришь?

С улыбкой он начинает резать остатки брюк от пояса вниз.

– Если ты не врешь и если убить Роберта пыталась Джульетта, то, боюсь, у тебя нет шансов. Теперь он точно ее предпочтет. Мой младший братик – мазохист. Всегда неровно дышал к женщинам, которые с ним обращались как с грязью. Полагаю, наследство нашей дорогой матушки. Чем сильнее она его гнобила, тем больше он ее любил. Сумел напрочь ее отсечь – гордость помогла и все такое, – но с тех пор искал замену, хотя вряд ли сознательно. Лично я все это вычитал в кретинских журналах жены.

Кожу внизу живота холодит гладкий металл. В глазах темнеет, сознание отказывает, отступая перед инстинктом. Собрав все силы, я бросаю тело влево вместе со стулом. Все происходит в какие-то доли секунды. Твой брат поднимает голову в тот момент, когда я падаю на него, а лезвия ножниц готовы перерезать резинку моих трусов. Он инстинктивно дергает руку на себя. Я падаю и вижу его глаза, устремленные на острие ножниц. Слышу отвратительный треск – это стул падает на его руку, толкая ладонь с ножницами навстречу лицу.

Он вопит. Кровь брызжет на меня, но я не вижу откуда. Я лежу вместе со стулом на боку, на вздрагивающем теле твоего брата. Слышу его крик, но лица не могу разглядеть, даже вывернув шею до предела. Надо позвать на помощь, но я задыхаюсь.

Внезапно я вижу кровь. Красные кляксы на линолеуме в голубую клетку. Сделав глубокий вдох, я кричу и кричу, пока хватает воздуха в легких. Слова сменяются воем, яростным выплеском боли.

Я слышу оглушительный треск, топот ног, но продолжаю кричать. Вижу Саймона Уотерхауса, а позади него – лысого пожилого мужчину. Но я все кричу. Потому что никто и никогда мне не поможет. Ни полицейские, которые ворвались в дом, ни Ивон, ни Чарли. Никто. Меня никто не спасет. Поэтому я продолжаю кричать.

Глава тридцать первая

Понедельник, 10 апреля

Я не уйду. Никогда не оставлю тебя в покое. За дверью отделения реанимации я ощущаю твое присутствие, как близость грозы в воздухе. Я почти готова поверить, что именно из-за нас сегодня в больнице царит атмосфера торжественной тишины. Персонал, посетители, пациенты проходят мимо меня, склонив головы.

Я и вчера здесь была, но меня к тебе не пустили. Со мной был Саймон Уотерхаус. Пока меня осматривали, он ждал в коридоре, под дверью кабинета. Ты оценил бы его терпение и чуткость, ведь эти два качества присущи и тебе. Уотерхаус отвез меня домой, как только доктор сказал, что необходимости в госпитализации нет. Я все твердила, что со мной все в порядке, только лодыжки и запястья болят от веревок.

Вчера я не смогла даже приблизиться к отделению реанимации. Мне это на руку – сегодня будет проще попасть.

Я жму на панели кнопки кода, который подглядела только что, когда его набирал один из врачей. CY1789. Фокус твоего брата срабатывает и у меня. Слышу жужжание, толкаю дверь, и она с легкостью открывается. Я прохожу в твое отделение. И тут же понимаю, что это лишь первая часть задачи. Теперь я должна выглядеть естественно, как будто имею полное право здесь находиться. Должно быть, Грэм поступил точно так же. Он наверняка понимал, что человека, который крадется по коридору, воровато оглядываясь, немедленно выставят вон.

Высоко подняв голову, я быстро, уверенно шагаю мимо ординаторской, довольная, что утром мне хватило ума надеть единственный элегантный костюм. Надеюсь, кожаный портфель на молнии, который я взяла вместо дамской сумочки, придает мне официальности. Каждому встречному в коридоре я сообщаю деловой, но теплой улыбкой: «Уверена, вы меня знаете. Я своя. Была здесь раньше и приду снова». Это правда, Роберт, я приду, хочешь ты или нет. Не смогу удержаться.

В деревянной двери твоей палаты есть квадратное окошко. В прошлый раз, когда я была у тебя вместе с Чарли, занавеска была открыта, а сейчас задернута. Поворачиваю ручку и захожу внутрь. Не оглядываясь на тех, кто, возможно, наблюдает за мной. Без колебаний.

В твоей палате две молоденькие медсестры. Одна протирает тебе лицо и шею губкой. Черт. Потрясение смывает мою улыбку.

– Извините, – говорит вторая, которая наливает какую-то жидкость в пластиковый контейнер, прикрепленный к одному из аппаратов. Она спутала мой страх с гневом. Я старше, да и одета дорого, она явно приняла меня за больничное начальство.

Ее коллега, что с губкой, гораздо менее почтительна.