ГЛАЗА ПРОПАСТИ

Оглавление

— Старший Инспектор Дорф. Я слушаю.

— Старший Инспектор Дорф — здесь Маршан. Загадочные новости мне сообщили из Лилля.

— И какие же? — как бы не очень заинтересованно спросил я.

— Я же говорю — загадочные. Таинственные, не побоюсь этого слова. Ну, попросил я местных жандармов прогуляться на международную платформу. Они поспрашивали служащих. Никаких безобразий никто не заметил. Никто не жаловался, никто не стрелял. Дежурный по платформе — в полном спокойствии. Встретил и проводил поезд. Всё тихо и мирно. Вот только один из обходчиков странные вещи нашёл на перроне.

Я внутренне сжался. По всему телу разлился уже изрядно поднадоевший за этот день адреналиновый холодок. Маршан выдержал паузу.

— Две стреляные гильзы. И большое, ещё не засохшее, пятно крови.

Глава 8. Дорф. Джек Потрошитель и второй принцип классической трагедии

20 ceнтября 2004 года. 16.00 (Лондон), 17.00 (Париж).

У меня возникло тоскливое ощущение участия в каком-то старом, изрядно надоевшем кинофильме. Маршан ещё не провозгласил c присущей ему аффектацией о находке на Лилльском вокзале, как я уже понял, что услышу от него именно эти слова: «Две стреляные гильзы. И большое, ещё не засохшее пятно крови». Как говаривал один американский бейсбольный тренер: «И опять дежа вю…»

— От гильз ещё пахло порохом и жжёным маслом… — добавил Маршан.

«А вы хотели, чтоб от них пахло духами Мадам Шанель?»" — подумалось мне. Поймав себя на жалкой попытке сострить, я тихо порадовался. Cамому себе или первому знаку того, что я перестал сомневаться в адекватности собственного восприятия окружающей действительности. Итак, всё было, уважаемая аудитория… И пистолет, и Южени номер два, и стрельба на перроне.

— Но выстрелов, как вы сказали, никто не слышал?

— Именно… Как я и сказал: никто ничего не слышал, никто ничего не видел. Пострадавших — не обнаружено… Такая вот несуразица…

— Гильзы на баллистическую экспертизу отправили?

— Сразу же. Тот парень, что мне звонил, поехал в центральное отделение вместе с гильзами. Второй жандарм побежал в пункт наблюдения. Смотреть видеозаписи с платформы. Обещал позвонить, когда что-нибудь прояснится. Так что, будем ждать. А пока что, от вас, Колин, нам понадобятся все приметы этого бандита. Сейчас я подключу дежурного по станционному участку и вы ему всё подробно перескажете.

Дежурный по участку по-английски не говорил. Я же не настолько владел французским, чтобы c должным красноречием живописать облик господина Ди. Отчего Маршан постоянно прерывал мои перемешанные с мычанием и кряхтением отступления в английский и вставлял незнакомые мне сленговые словечки. Спустя пять мучительных минут, заново подвергнувшись кривым взглядам вагонной публики, я с облегчением завершил своё сольное блеяние. Дежурный отключился, чтобы передать мой словесный эскиз (до словесного портрета он явно не дотягивал) всем патрульным жандармам.

Маршан пообещал, что даст мне знать о результатах просмотра видеоматериалов и побежал за машиной: он выезжал встречать меня у вокзала Гар дю Норд. До прибытия в Париж оставалось около двадцати минут.

Я вдруг занервничал, ибо о главном я умолчал. А именно о том, что Ди стрелял (как мне показалось) в Южени (как мне тоже показалось). В пылу момента, я уверил себя в необходимости и достаточности моей легенды для обезврежения господина Ди. Сам факт наличия у гражданского лица огнестрельного оружия, да ещё и в общественном месте, уже подпадал сразу под несколько статей Криминального Уложения. Вот только если пойманный Ди расскажет полиции о нашей с ним беседе… Насколько бледный вид я буду иметь в этом случае? Не призывать же в свидетели своих попутчиков, которых я настойчиво расспрашивал по поводу стрельбы на перроне. Так я сам себя загоню в угол. Придётся содрогаться в рыданиях в манере Джона Такера: подозревал себя в галлюцинациях, вошёл в конфликт с самим собой, побоялся даже заикаться на эту тему. «Мсье Маршан, я так напугался! Так напугался, что мог растерять немного роликов по дороге… Даже совершенно вылетело из головы, что имел с преступником философскую беседу. Ах, да, и фамилия его — Ди. Простите, мы с ним не успели перейти на имена….»

Если мне и следовало ожидать того критического момента, когда неплохо было признаться во всём, то этот момент я благополучно упустил. Так что, Колин Дорф, поймают бравые жандармы толстяка Ди, проинформирует он полицию Французской Республики о том, что ты ввёл следствие в заблуждение, как тогда будешь изворачиваться? В принципе, не так уж всё и трагично: моё слово, слово инспектора Скотланд-Ярда, отмеченного наградами правительства Её Королевского Величества, — против слова убийцы Ди, отмеченного печатью холестерина. Ну и ещё тридцати-сорока пассажиров Евростара, коим вышеупомянутый Дорф подробно расписал внешность и поведение преступника, не беседовавшего с ним в вагоне и не упражнявшегося в стрельбе по проводницам перед окнами поезда.

«Ке серa — серa», — как однажды вокально отметила Дорис Дэй. Что-то неумолимо подказывало мне, какая в моём случае будет «серa»: господина Ди будут искать долго. Очень долго и нудно. Вряд ли найдут. Если этот персонаж ухитрился достичь состояния избирательной невидимости в укомплектованном пассажирами поезде, то уж как-нибудь он не будет прогуливаться, хлопая глазами, на виду у дежурных полицейских. Печально, но неумолимо объективно. Что же касалось его жертвы, то сострадание к Южени номер два у меня улетучилось как только Такер провсхлипывал мне о её намерении с ним «разделаться». Возможно, Ди и воительница от Евростара стоили друг друга. Что ж, на сегодня я уговорил себя до состояния почти чистой совести.