ГЛАЗА ПРОПАСТИ

Оглавление

Он внимательно, но с каким-то скучным безразличием, разглядывал сочащийся темной жидкостью разрез.

— Это тело не выдерживает меня. — бесстрастно заключил он. — Я должен идти. Я вернусь вечером к вам домой и вы снабдите меня именем и местом нахождения обладателя рукописи. Не пытайтесь бежать. Теперь, когда я имею свободу, я найду вас повсеместно.

С этими словами, он также медленно и неуклюже застегнулся и, более не взглянув на меня, быстро вышел из магазина. Я уронил щипцы и заплакал. Не от страха, не от жалости к самому себе, а от безнадежности.

Но я знаю, что делать. Бежать не имеет смысла. Существо, растоптавшее время и надругавшееся над пространством не знает расстояний и не оставит поиска, ибо на мне его печать, и наша связь не может быть разорвана. Есть только одно средство бежать его охоты и погони.

Я немедленно запер магазин и поднялся наверх, в квартиру. У меня есть время до вечера, но я не могу терять ни минуты.

Я успею дописать это письмо и послать на твой специальный адрес. Я уничтожу все записные книжки, сотру все адреса в компьютере, сожгу все свои рукописи, фотографии, негативы, недавние телефонные счета с перечнем номеров. Я не хочу, чтобы кто-либо пострадал. Я не хочу, чтобы по длинной цепочке имён, адресов, телефонов, он добрался бы до тебя, до всех остальных и до рукописи.

Потом я сделаю то, что должен был сделать двадцать лет назад. Тогда я просто не сумел осознать, не смог, не успел. Да, ты был прав, я — трус. Но, поверь мне…. хотя бы теперь, когда мне уже нет нужды выгораживать и обелять себя. Тогда я просто не знал, какая пропасть, какая катастрофа ожидала всех нас.

У меня всё ещё хранится, с тех самых дней, тщательно смазанная маслом, завёрнутая в старые тряпки, беретта. Та беретта, что была так никчёмна и не смогла спасти Мишель. Теперь она остановит хотя бы меня. Я не выдержу пыток. Я не перенесу боли и страха. Он всё равно убьёт меня, ибо я никогда не соглашусь присоединиться к нему, перешагнуть эту черту между смыслом жизни и вечной ненавистью. Равно как не смогу жить в бесконечном унижении, распластанным у его ног.

След рукописи должен быть стёрт с пыльной мостовой нашего мира.

Прости меня. Я надеюсь, что Мишель простит меня.

Abiit, excessit, evasit, erupit…

Глава 2. Грани безумия

20 сентября 2004 года. 9.00.

«Abiit, excessit, evasit, erupit…»

Я аккуратно cложил прочитанные страницы в стопочку и поместил на краешке начальственного стола. Стол был завален пронумерованными и проштампованными папками, министерскими циркулярами старыми номерами Дейли Телеграф и прочим кабинетным хламом.

По всей видимости, Смедли-Кёртис ожидал от меня самой незамедлительной реакции. Будучи человеком скупым на эмоции, я предпочёл воздержаться от каких-либо реакций. Даже самых замедлительных. Право первого голоса должно предоставляться начальству. Но не из административного почтения, а от моей традиционной раннеутренней потребности в тишине и от острого нежелания размышлять вслух. Покой кабинета нарушал только шум движения с Виктории Хай Стрит, проникавший даже через тройной пуленепробиваемый фиброгласс.

Эдвард Смедли-Кёртис — в широких кругах сокращаемый до «Смеда» — занимал заоблачную должность Главного Суперинтенданта Нового Скотланд-Ярда, к которой вдобавок прилагалась позиция одного из трёх руководителей Подразделения Убийств. Подразделение, созданное ещё в викторианском 1878 году, с недавнего времени попало под ведение новосформированной структуры — Специального Криминального Директората, объединившей в одно оперативное целое разрозненные уголовные отделы Ярда.

Занимая менее стратосферически важную должность Главного Инспектора и начальника одной из девяти скотланд-ярдовских Групп Расследования Убийств, я напрямую подчинялся Смедли-Кёртису уже на протяжении десяти лет. Первые несколько лет после универститета я проработал рядовым следователем в одной из таких групп под началом Смеда. Отношения у нас были нормальные — профессионально-холодные, но моими результатами будущий Главный Суперинтендант был доволен. Пойдя на повышение, Смед неожиданно начал выделять меня из прочих рядовых работников: рекомендация в Академию, ответственные назначения, поощрения, командировки с целью повышения квалификации и на совместные операции с иностранными службами. Когда же, волею Госсекретаря по Внутренним Делам, был сформирован Директорат, со всеми вытекающими отсюда перестановками, Смед добился, чтобы меня назначили начальником одной из групп. Так, в возрасте тридцати пяти лет, Колин Джеймс Дорф, ваш покорный слуга, оказался самым молодым в истории Скотланд Ярда Главным Инспектором. Не будучи ещё отполированным крутыми горками и опасными поворотами, я пытался работать с полной отдачей, чтобы оправдать высочайшее доверие, ибо начальственное внимание и покровительство воспринимать как должное ещё не научился.

Смед в итоге не выдержал и первым нарушил затянувшуюся паузу:

— Впечатления? Комментарии? Выводы?

— Можно задать вопрос? — я покосился на распечатку. — Моего французского почти хватило на то, чтобы прочесть письмо. Но правильно ли я понимаю этот латинский гранд-финал — «абиит, эксессит, эвасит, эрупит» — как что-то связанное с бегством?

— «Исчез, бежал, избежал, растворился», — Смед закончил классическое отделение Кембриджа, как и подобает человеку с аристократически звучащей двойной фамилией, вследствие чего свободно изъяснялся на латыни. Внешность Смеда не соответствовала ни фамилии, ни классическому образованию: низкий рост, прогрессирующее ожирение, круглое, полное лицо, рыжеватая буйная шевелюра, ярко синие глаза — полное отсутствие декаданса и аристократической гнильцы. Йоркширский фермер. Кровь с молоком.