Мартовские колокола [Litres]

Оглавление

108

Министр императорского двора имеет честь уведомить гг. первых и вторых чинов Двора и придворных кавалеров, что 28-го сего февраля имеет быть совершена в Петропавловском соборе панихида по в бозе почивающем императоре Александре II…

– Ну вот, прочел – и решил разделить группу. Опять-таки как и должно было быть. Он как раз был в поле зрения камеры. Потом, вместе с Волоховым – это гимназист, сигнальщик – пошел к Петропавловке, а Генералова оставил на месте. Потом… вот, смотри – с камеры у Аничкова дворца…

Оба склонились над планшетом. Звука не было – было видно, как засуетились ливрейные лакеи у дверей, как прошло шевеление по живому коридору из дворцовых гренадер у парадной лестницы. Минута, две – подкатывает царский выезд. Карета на полозьях останавливается у лестницы, скрывая того, кто спускается к экипажу.

– А теперь… вот это Андреюшкин, видишь? Камера стоит на тумбе ограды, повыше. Все до движения записали – для истории, хех…

На экране видно, как молодой человек с книгой под мышкой выходит из дверей табачной лавки.

– Там где-то Генералов и двое сигнальщиков – Канчер и Петя Горкун. Помнишь, мы его с Ульяновым тогда видели, – худой такой, нескладный…

– Они там все нескладные, – буркнул Геннадий. – Давай дальше, не отвлекайся…

– Вот… экипаж подъезжает к засаде… Андреюшкин идет вперед – видишь? – у него самая мощная бомба, знает, что и его взрывом разорвет в клочья… вот, смотри!

Экипаж на экране проносится мимо фигуры в коротком пальто. Андреюшкин, нелепо скособочившись, провожает ее взглядом, снимает шапку и крестится – раз, другой…

– Генералов успел дать сигнал отбоя, – поясняет Олег. – Увидел, что в карете не царь, а императрица Мария Федоровна, – как, собственно, и должно быть.

– Любопытно, – усмехнулся Геннадий. – Значит, царь и здесь отправил императрицу одну? Ну да, конечно, у него же дела – вернулась из Ниццы некая молодая особа, чьей благосклонности самодержец давно добивался. Конечно, какие там панихиды…

– Выходит, царя спасла любовь? – весело поинтересовался второй. – Вот забавно…

– Да какая любовь? – хмыкнул вожак. – Ты посмотри на этого быка… кого он, кроме себя, может любить?

– Что ж, значит, все идет по плану, – отозвался Олег.

– Да. Сегодня господа террористы вдоволь порезвились, а вот завтра их будут брать. Вы, кстати, слежку за ними засекли?

– А то как же! – подтвердил Олег. – На трех камерах сразу. Витя говорит – все как по нотам.

– Ну и славно. – Геннадий постучал тростью по башмакам, сбивая налипший снег. – Еще бы теперь Дрон в Москве не облажался.

– С чего? Вчера привезли флешку с отчетом. Все готово, начнут в срок, по плану…

– Только бы не раньше, – покачал головой Геннадий. – Конечно, радио тут нет, но кто их знает, как быстро здесь правительственные «молнии» доставляют? Если царь узнает, что стряслось в Москве, – может отменить выезд.

– Не отменит. Мы нарочно заложили два часа разброса – чтобы наверняка.

– Ну ладно. – Геннадий оставил в покое свои ботинки. – Пошли перекусим, что ли? А то я что-то замерз, как собака…

С грохотом вылетела дверь.

– А ну стой! Куды, христопродавец?

В квартире сразу сделалось тесно. Городовые – огромные, в морозных шинелях, с револьверами на изготовку. Двое тут же кинулись на Виктора и принялись крутить ему руки. Это, впрочем, было ни к чему: даже один городовой – здоровенный усач, из бывших флотских унтеров, – шутя справился бы с тремя такими, как Виктор. И никакое у-шу тут не помогло бы, даже если бы молодой человек им и владел. Боевые искусства – это, конечно, хорошо, но практического опыта ничем не заменить. А сколько этого опыта набралось у балтийского матроса за годы службы по кубрикам да кабакам, да и потом – в полиции, в схватках с фартовыми ребятами столичного преступного мира… Нет, не было у Виктора ни единого шанса – раз уж не успел он вовремя метнуться в черный ход, швырнув за спину заранее заготовленную гранату с «черемухой».

Впрочем, это не помогло бы. Нет, городовым и жандармам, ворвавшимся в квартиру, пришлось бы и кашлять, и растирать кулачищами глаза, в которые под веки будто перцу подсыпали, – но Виктор все равно никуда бы не делся. Его ждали и на черной лестнице, и даже на крыше, возле мансардного окна и дымохода.

А так – просто дали кулаком под вздох, повалили на кровать лицом вниз, скрутили за спиной руки. Потом грубо, как куль с мукой, швырнули на стоящий посреди комнаты табурет. Один городовой – тот самый, отставной флотский кондукто́р – встал за спиной задержанного и положил тяжелую, будто налитую свинцом ладонь ему на плечо.

Скрипнула дверь. В прихожей щелкнули каблуки – городовые, несмотря на февральский мороз, были в сапогах.

– Здра желам вашбродь! – хором, в три глотки. Только сабли звякнули. Интересно, зачем это им на задержании преступника – сабли? Фехтовать с ним собрались, что ли?

Вошел высокий господин в штатском. Меховая шапка, трость… все здесь ходят с тростями. Виктор было дернулся, но ладонь на плече налилась тяжестью, припечатывая к месту: сиди!

Господин подошел, встал напротив, изучающе посмотрел… тонкое, ироничное лицо, серые глаза. Офицер, наверное? Жандарм высокого ранга?

Почему – высокого? А как же – слишком умные и проницательные у господина глаза.

– Так что ничего нет, вашбродь! – один из жандармов в штатском – тех, что вломились сразу за городовыми и тут же принялись обшаривать квартиру, – в струнку вытянулся перед новоприбывшим. – Все как есть осмотрели. Ни бомб, ни оружия. Денег малость, газеты и… вот. – Шпик кивнул на стол, на плоскую коробку ноутбука, путаницу кабелей и россыпь мелких компьютерных прибамбасов.