Мартовские колокола [Litres]

Оглавление

Тот, что был с обрезом, подошел к телам и потыкал их ногой в резиновом бахиле. Что-то неразборчиво прогудел спутнику – и тот, перекинув автомат за спину, схватил тело Болдохи за ногу. Вдвоем они оттащили труп к притаившемуся в десятке шагов провалу, прикрутили проволокой булыжник – небольшая их кучка была запасливо сложена на выступе стены возле провала, – и спустили труп в сыто чавкнувшую бездну. Потом вернулись за вторым и повторили процесс. Первая из фигур поковырялась в стене напротив лазерного датчика, чем-то металлически щелкнула; в руках возник цилиндрический баллон, который и занял место в скрытой от глаз нише. Другой баллон, видимо, использованный, булькнул в провал вслед за трупами.

Двое постояли над провалом, повернулись и отправились обратно – откуда пришли. Воздух в тоннеле постепенно очищался – сквозняки вытягивали дым наружу. Мрак и тишина опять вступили в свои права, и только зеленая светящаяся ниточка осталась на своем месте – до следующих незваных гостей…

Глава 6

Читателям памятны, наверное, мои статьи о подземной клоаке под Москвой, что наделали шуму. Дума постановила начать перестройку Неглинки, и дело это было поручено моему знакомому, инженеру Н. М. Левачеву, известному охотнику, с которым мы ездили не раз на зимние волчьи охоты. Работы эти были закончены к прошлому, 1886 году; во время работ я повторно спускался в Неглинку возле Малого театра, где канал поворачивает, и его русло было так забито разной дрянью, что вода едва просачивалась сверху узкой струйкой: это и была главная причина наводнений.

Однако же Бог, как говорится, троицу любит; вот и пришлось мне в третий раз посетить подземный лабиринт Москвы. Причина на этот раз оказалась не столь прозаической: последние недели две по городу поползли жуткие слухи о пропавших в клоаке людях; московские обыватели называют кто полсотни, а кто и сотню сгинувших; в Охотном же ряду вам запросто расскажут о «тыщах» людей, пропавших во тьме подземелья. Так или иначе, городские власти пока не чешутся, вот и приходится мне, как признанному газетами знатоку московской клоаки, браться за это во всех смыслах грязное дело…

Непросто оказалось найти двух смельчаков, готовых сопровождать меня в этой отчаянной вылазке. Одним из них стал мой прежний отчаянный спутник, бывший беспаспортный водопроводчик Федя; после выхода первой статьи инженер Левачев принял Федю на работу, и вот теперь он, услышав о моих планах спускаться вновь под землю, охотно вызвался сопровождать. Вторым стал городовой, и поныне состоящий на службе; с год назад ему пришлось вместе с известным всей Москве хитровским самодержцем Рудниковым преследовать беглых каторжных в подземных лазах Хитрова рынка. Там он так хорошо показал себя, что теперь, когда встал вопрос о решительном и храбром спутнике, мне, не колеблясь, указали на него. Памятуя о страшных слухах, я и сам вооружился, прихватив, кроме обычного кастета, еще и карманный револьвер бельгийской системы.

И вот в ясный январский день мы, расковыряв смерзшийся снег, подняли железную решетку спускного колодца на Ильинке и опустили туда лестницу. Из отверстия валил зловонный пар; столб его сразу же сделался видимым на морозном воздухе. Прохожие с удивлением оглядывались на нас и, почуяв гадкое амбре клоаки, кривились и старались поскорее миновать это место. Федя-водопроводчик полез первый; отверстие, и без того узкое, было еще теснее из-за образовавшейся грязнейшей наледи. Поняв, что я, человек грузный, широкий в плечах, могу не пройти в лаз, Федя принялся обкалывать наледь короткой пешней. Закончив, он спустился; послышалось хлюпанье воды и голос как из склепа:

– Лезь, что ли!

Я подтянул выше охотничьи сапоги, застегнул на все пуговицы кожаный пиджак – амуниция, с успехом опробованная в двух предыдущих вылазках в клоаку, – и стал спускаться. Приходилось крепко хвататься за ступеньки лестницы, и даже сквозь плотные перчатки они сильно холодили руки. Под землей неожиданно оказалось теплее, чем на свежем воздухе; Федя пояснил, что это из-за испарений, поднимающихся от гниющих стоков. Кое-где на стенах колодца повыше пятна влаги и потеки были подернуты ледяной коркой; однако других признаков зимы я не заметил, мгновенно вспотев в своей теплой кожаной амуниции.

С каждым шагом вниз зловоние становилось все сильнее и сильнее. Мне, привычному уже к вылазкам в подземную Москву, становилось порой жутко. Внизу послышались шум воды и хлюпанье. Я посмотрел наверх. Видны были только четырехугольник голубого, яркого морозного неба и лицо рабочего, державшего лестницу. Несмотря на то что белье пропитал пот, меня тут же пробил озноб.

Наконец я спустился на последнюю ступеньку и, осторожно опуская ногу, почувствовал, как о носок сапога заплескалась струя воды.

– Опускайся смелей; становись, неглубоко тутот-ка, – глухо, замогильным голосом произнес Федя.

Я встал на дно, и холодная сырость проникла сквозь сапоги.

Федя принялся зажигать лампу; я, памятуя о том, что в прошлый раз ему пришлось долго возиться с отсыревшими спичками, подал спутнику свои, в медном коробке с плотно притертой крышкой, через которую не проникала ни влага, ни вода. В этот момент сверху задвинули крышку люка, и нас охватил мрак. Я почувствовал, что стою как бы один в этом наглухо запечатанном склепе – по колено в бурлящей воде. А где-то там, может быть, в десятке шагов, за поворотом, таится загадочное нечто, и впрямь поглощающее неосторожных, рискнувших спуститься в подземелье…