Мартовские колокола [Litres]

Оглавление

130

– Учили его так, – вздохнул Николка. – Кадеты же все лето провели в военных лагерях. А у них там сплошные «пуля-дура, штык-молодец». Я вот помню, как Сережа цитировал устав: «Офицер обязан поднимать боевой дух дрогнувших нижних чинов исключительно личным примером». Вот он и поднимал – когда наши испугались пулемета. Это сейчас хорошо говорить, а он ведь вообще не знал, что это такое…

– Ну да – не знал! Ни за что не поверю, что Ромка не предупредил!

– Конечно, предупредил, – кивнул мальчик. – Я сам слышал. Ромка говорит: «Вы там под выстрелы особо не лезьте, а то вдруг у них пулемет?» Сережа спрашивает: «Что за пулемет такой?» – Он же только-только узнал, что мы из будущего! Ну Ромка и стал объяснять – что это вроде как картечница Гатлинга, но поменьше и ручная. А тут у Васи Федорова затвор в «лебеле» заклинило, пришлось отвлечься и помочь…

– Ясно, – сокрушенно вздохнул Иван. – Не понял, значит… как учили, так и поступил. Все, стало быть, правильно сделали, а ребята погибли. Черт бы побрал этот портал поганый, все из-за него! Не полез бы я за ним в эту вонючую дыру – был бы с ними и ни за что не позволил бы так накосячить! Никогда себе не прощу! Но Серега – не ожидал от него такой… – и мальчик подавился обидным словом.

Николка устало пожал плечами.

– Ты, Иван, прав, наверное. Вам, в двадцать первом веке, виднее… с вашими пулеметами. Но – они все-таки их остановили. Одними карабинами. Самыми обычными, без всяких хитрых лазерных и электронных – как ты говоришь? – прибамбасов, да. Остановили. Не пустили дальше, в город, убивать. Это ведь, в конце концов, главное?

И медленно пошел прочь от дома, ощущая меж лопаток недоуменный, растерянный взгляд товарища.

Говорить ни о чем не хотелось. Он чувствовал себя постаревшим сразу на сто тридцать лет – будто годы, сквозь которые они радостно бегали туда-сюда, решили отомстить за это, навалились неподъемным грузом – и давят, давят, выжимая досуха, до капли радость и желание жить.

Николка брел, глядя под ноги, на грязный снег на мостовой… и видел испятнанную кровью брусчатку перекрестка; срезанных пулями «волчат»; мертвую торговку бубликами, ее товар, раздавленный колесами мотоциклов. Поодаль, раскинув руки, лежал дворник, все еще сжимающий в кулаке оловянный свисток: в последний миг жизни не удалось напугать бандитов его пронзительной трелью…

…И кузина, Маринка, рыдающая в обнимку с Варей над телом Сережи Выбегова…

Ничего не хотелось. Совсем. Доказывать, спорить, убеждать… К чему? Да, возможно, Сережа Выбегов ошибся, чего-то не учел, не додумал, не знал, в конце концов, но… «Войте, собаки, в эту ночь умер волк!»

Ваня вдруг оживился и замахал рукой. Навстречу шел Гиляровский; рядом с ним, с трудом попадая в ногу с репортером, вприпрыжку бежал довольный Кувшинов. Он, судя по всему, еще не знал о потерях «волчат», не видел трупов на перекрестке.

– Вот, принимайте вашего героя. Отличился хлопчик – самого генерал-губернатора от покушения спас, взрыв предотвратил!

– Студент все равно подзорвался! – запротестовал Кувшинов. – Я, как чернилами ему в рыло плеснул, так сразу за угол бросился, ору на бегу: «Спасайся, кто может! У него бомба!» Ну народ – во все стороны, а этот Лопаткин стоит, как столб, посреди тротуара, вся рожа в чернилах… Потом повернулся, принялся вытираться рукавом – и тут как рванет! Студента в клочки, стекла посыпались, городовому у крыльца руку поранило, а так – все целы, только напугались очень.

– Радиоподрыв. – понял Иван. – Наверное, кто-нибудь был поблизости, увидел, что дело сорвалось, – и нажал кнопочку. Вот еще забота – ловить этого подрывника…

– Да куда он денется? – пожал плечами Гиляровский. – Сейчас по всей Москве такая буча поднимется… того гляди, народ, как узнает про то, что детей постреляли, – очень даже свободно могут студентов начать бить. Не дай бог, конечно…

– Это почему – студентов? – спросил Николка. – Эти, на мотоциклах, на студентов нисколько не похожи.

– Да уж публика у нас такая, – развел руками репортер. – Вон, поди спроси любого лабазного сидельца, кто враг государю, – тебе всякий ответит: «Жиды, полячишки и скубенты». А разбираться – кто сейчас будет?

– А вы напишите, как было, – предложил Иван. – Все как есть, чтобы невиновные не пострадали.

– Так-таки и «все»? – усмехнулся в усы Гиляровский. – А про то, что злодеи эти из будущего, – тоже?

Иван пожал плечами – спорить с репортером ему не хотелось.

– А в общем, ты прав. Надо, конечно, написать. Вот про кадета вашего, Сергуньку, про ребят убитых и раненых… Кому же, как не мне, людей урезонить, убедить их не слушать всяких мерзавцев и горлопанов? – и Гиляровский неожиданно весело подмигнул мальчишкам. – Что ж, пойдемте… скитальцы во времени!

Прождать пришлось до вечера. Когда на город стали спускаться сумерки – терпение лопнуло.

Известий от боевой группы нет. Они должны были прийти намного раньше – самое позднее к трем пополудни.

Уже три тридцать. Известий нет. С утра дверь комнаты не открывалась. Хозяйка раза два поскреблась в дверь, предложила чаю… Не надо.

Четыре. Четыре тридцать. «Бам-м…» – мягкий звон настенных часов. Один удар – половина часа. На флоте колокол, отбивающий время каждые полчаса, называется, кажется, «склянки»? Тьфу, что такое в голову лезет, при чем тут флот – этот отвратительный инструмент в руках тирана, рассадник черной реакции, стая, каста, аристократы, мерзавцы в белых перчатках…