Мартовские колокола [Litres]

Оглавление

Наконец суета улеглась; Сережи, задерживавшегося в корпусе, решено было не ждать, и барышни, вслед за Николкой, явившимся напомнить, что-де «неплохо было бы поторопиться, а то мы совсем замерзли сидеть», вышли на улицу…

На Чистом пруду играла музыка. Полковой оркестр под двускатным дощатым навесом выводил венские вальсы; темнело в феврале рано, и с пяти часов пополудни по краям катка и аллеям, вдоль бульвара загорелись газовые фонари. Градоначальство который уже год собиралось устроить на бульварах и по всему центру электрическое освещение – уже шесть лет желтоватые новомодные лампочки освещали сад «Эрмитаж», а в дни коронации государя Александра III площадь вокруг храма Христа Спасителя была подсвечена двумя сотнями дубовых фонарей. Моде на электричество и гальванизм последовал и театр Корша в Камергерском переулке; первой освещенной новым способом улицей стала Тверская.

До Чистого пруда новые веяния тоже добрались – с декабря позапрошлого, 1885 года каток освещался электричеством. Однако вдоль бульваров двадцать лет стояли еще газовые фонари. Но и сюда проник дух европейского машинного прогресса – Городская дума выделила в прошлом году немалые суммы на новейшее изобретение венского химика Карла Ауэра, и теперь яркое сияние «ауэровских колпачков», раскаленных пламенем светильного газа, разгоняло мрак над бульваром. Рабочие, «хожалые по фонарям», суетились возле столбов со своими лестницами и пальниками; они сноровисто поднимались на столбы, запаливали один за одним фонари, опоясывая каток гирляндой бледных в подступающих сумерках огней.

Через пруд были протянуты шнуры с разноцветными флажками; они весело колыхались над головами катающейся публики, создавая даже и в обыкновенные дни атмосферу праздника. В воскресенье народу было особенно много – по льду скользили взявшиеся за руки парочки, стайки барышень; между ними носились гимназисты в шинелях с подоткнутыми полами. Всякий раз, когда оркестр менял ритм, круговорот катающихся, подчиняясь ему, ускорял либо замедлял свое вращение по большому кругу Чистого пруда.

В середине был устроен островок из утрамбованного снега. Вокруг него были расставлены скамейки – можно было отдохнуть, подтянуть ремешки на коньках или съесть сайку, купленную в одном из ларьков, стоящих по углам ледяного овала. Напротив веранды с оркестром виднелся буфет – там из огромных самоваров непрерывно разливали чай; здесь же можно было купить бутерброд с вязигой или икрой, бутылку пива. Хлебное вино, да и вообще крепкое, на катке не продавали; служители в громоздких тулупах следили, чтобы на льду не затесалось пьяных, которые могли бы потревожить публику.

Одного из таких бедолаг как раз и вышвырнули служители – пьяный, судя по виду, то ли мастеровой, то ли возчик, отчаянно выдирался из крепкой хватки, хотя и сам, наверное, не смог бы объяснить, какой нечистый понес его на лед, в толчею хорошо одетых господ и барышень в шубках и с непременными муфточками.

Вытащив нарушителя за пределы освещенной площадки, служители, оглянувшись – не видит ли кто? – наскоро надавали бедняге по шеям, и тот пошел прочь, утирая юшку из разбитого носа и вполголоса понося «христопродавцев». Громче не решался – шагах в двадцати, на бульваре, бдил городовой.

– Вот так у нас повсюду! – горячо говорил Володя Лопаткин, провожая взглядом измордованного беднягу. – Пока чистая публика, эти господа со своими содержанками катаются под музыку – простой народ получает пинки и идет заливать горе в кабак! Вы-то должны понимать меня, Виктор!

Виктор кивнул. Понятно, кто бы спорил… хотя, скажем, бомж или гастарбайтер, рискнувший выползти в поддатом виде на лед платного катка Москвы 2014 года, пожалуй, не отделался бы разбитым носом. Впрочем, Лопаткину об этом говорить незачем. Единственный из студентов-народовольцев, кто знал о «гостях из будущего», Лопаткин впитывал любое их слово, как сухая земля – капли влаги. Но, к сожалению, в сочетании с пристрастием студента к кокаину эта страсть имела весьма неприятные последствия. С некоторых пор Виктор боялся отпускать куда-то одного Володю, а если надо было отлучиться по делам (например, в Питер, по вызову Геннадия), то он принимал меры, чтобы студент за время его отсутствия был под присмотром кого-то из своих.

Иначе никак: поди угадай, где очнется Володя от кокаинового дурмана и что наплетет в припадке революционного энтузиазма – и, главное, перед кем будет толкать эти речи. Дрон уже предлагал пристукнуть Лопаткина, а тело притопить в канализации, чтобы не выболтал чего не надо. Однако у Геннадия были на студента свои планы, так что приходилось пока опекать его, старательно скрывая глухое раздражение.

– …Как можно смотреть на это спокойно? – бормотал Володя. – И как можно мириться с такими несправедливостями? Когда народ голодает и мучается во тьме бесправия!..

«Что-то он разошелся, – обеспокоенно подумал Виктор. – Как бы не кинулся на кого… может, зря я ребят не взял? А то придется крутить друга Володеньку в одиночку…»

– Я вас понимаю, друг мой, и, поверьте, совершенно с вами согласен, – поддакнул он, прихватив Лопаткина под локоть. – Но вам лучше проявлять осторожность. Вы опрометчиво даете выход вашему гневу – праведному и святому, разумеется, но это может привлечь внимание сатрапов.

Лопаткин остановился и в упор уставился на собеседника. Глаза у него были глубоко запавшими и красными, в крошечных ниточках лопнувших капилляров. Студент все время облизывал губы – сухие, обметанные, красные по уголкам, нервически дергающиеся.