Принц шутов

Оглавление

Я пытался пошутить, но Оотана уже ждал за воротами — гибкий черт с дальних берегов Африка.

— Бой.

Мэрес поднял руку.

— Но…

Снорри даже оружие не выдали. Убийство, чистейшей воды убийство. Публичный урок принцу крови, дабы поставить его на место. Причем публика вовсе не обязана получить удовольствие! Раздался свист и улюлюканье, когда Оотана вошел в яму, беззаботно держа кривой клинок. Дворяне улюлюкали, словно смотрели представление уличных актеров. И ведь снова заулюлюкают с не меньшим энтузиазмом, когда соберутся в отцовой опере.

Снорри поднял на нас глаза. Клянусь, он ухмылялся!

— Теперь без правил?

Оотана медленно наступал, перекидывая нож из одной руки в другую. Снорри раскинул руки, и без того огромный, а в замкнутом пространстве тем более, — и с ревом, заглушившим голоса толпы, кинулся вперед. Оотана отскочил, собираясь нанести удар, но норсиец был слишком быстр, он обогнул противника и протянул руки, такие же длинные, как у африканца. Наконец Оотана мог разве что попытаться нанести смертельный удар — больше ничто не могло спасти его от хватки Снорри. Обмен ударами не состоялся, перейдя в столкновение. Снорри навалился на противника, оттолкнул его назад на метр и ударил спиной о стену ямы. Продержал так буквально мгновение — может, они даже сказали друг другу что-то — и отошел. Оотана бесформенной кучей сполз по стене, на затылке на фоне темной кожи белели обломки костей.

Снорри повернулся к нам, бросил на меня взгляд, который было невозможно прочесть, и опустил глаза, чтобы рассмотреть воткнутый в его ладонь по самую рукоять кривой нож. Цена, которую он заплатил, чтобы клинок не вонзился в горло.

— Медведь.

Мэрес сказал это тише, чем когда-либо, хотя вокруг бесновалась толпа. Никогда не видел его рассерженным, да его мало кто таким видел, но по тому, как побледнела его кожа и плотно сжались губы, все было ясно.

— Медведь? Почему тогда просто не расстрелять его отсюда из арбалетов — да и дело с концом?

Однажды я видел в «Кровавых ямах» настоящего медведя, черного, из западных лесов. Его натравили на конахтца с копьем и сетью. Зверь был примерно того же размера, что и человек, но копье разъярило его, и едва он подобрался ближе, все было кончено. Неважно, насколько человек мускулист, сила медведя — это что-то совсем другое, и любой воин против нее бессилен, как ребенок.

Медведя привели не сразу. Он явно не входил в план, включавший Норраса и Оотану. Снорри просто стоял на месте, держа раненую руку высоко над головой и сжимая запястье другой рукой. Он оставил нож на месте — в ладони.

Ярость толпы, проявленная при появлении Оотаны, взлетела на новую высоту, когда в воротах показался медведь, но грохочущий смех Снорри успокоил ее.

— Это что, медведь? — Он опустил руки и ударил себя кулаками в грудь. — Я из ундорет, детей молота. В наших жилах течет кровь Одина. Мы — рожденные бурей! — Зная, кто его палач, Снорри показал на Мэреса пронзенной рукой, истекающей кровью. — Я Снорри, сын топора. Я бился с троллями! У вас там есть медведь побольше, я видел в камере. Вот его и ведите.

— Медведя побольше! — заорал у меня за спиной Руст Грейяр, и его дурачина-братец подхватил:

— Медведя побольше!

Вскоре уже все орали хором, да так, что стены старой скотобойни завибрировали.

Мэрес промолчал, только кивнул.

— Медведя побольше! — продолжала реветь толпа, покуда тот не появился и все не замерли от изумления.

Уж не знаю, где там Мэрес его раздобыл, но, должно быть, зверь обошелся ему в целое состояние. Это было вообще самое огромное существо, какое я когда-либо видел. Куда крупнее черных медведей тевтонских лесов, крупнее даже седых медведей из края славян. Даже сидя за воротами в грязно-белом меху, он был высотой больше двух метров, под шкурой и жиром перекатывались мышцы. Толпа затаила дыхание, а потом завыла от восторга и ужаса, предвкушая кровь и смерть и возмущаясь бесчестным убийством.

Когда решетку подняли, медведь зарычал и пошел на четырех лапах, и тогда Снорри схватил нож и выдернул его, ловко повернув в последний момент, чтобы не расширить рану еще больше. Он сжал раненую руку в алый кулак, а другой взял клинок.

Медведь, явно какой-то арктической разновидности, неторопливо приближался, мотая головой из стороны в сторону, втягивая запах человеческой крови. Снорри атаковал, топая ножищами, раскинув руки и издавая оглушительный боевой клич, затем на мгновение остановился, но этого хватило, чтобы медведь поднялся на задние лапы и рванулся навстречу с ревом, от которого я едва не обмочился, даже находясь в безопасности за парапетом. Медведь был три метра ростом, черные когти поднятых передних лап длиннее человеческих пальцев. Нож Снорри, красный от его собственной крови, смотрелся жалко. Он даже жир медведя не пробьет, — чтобы добраться до внутренностей, нужен длинный меч.

Норсиец выкрикнул какую-то угрозу на своем языческом наречии и выкинул вперед раненую руку, растопырив пальцы, размазывая кровь по груди медведя. Безумие чистейшей воды — даже я знаю, что нельзя показывать дикому зверю, что ты ранен.

Медведь, скорее из любопытства, чем от ярости, нагнулся и лизнул окровавленный мех. И тут Снорри пошел в атаку. На миг я подумал, сможет ли он убить зверя, — ну, разве что каким-то чудом сумеет загнать клинок между позвонков, если медведь опустит голову. Все мы вдохнули, Снорри прыгнул. Он оперся раненой ладонью о голову медведя и, словно придворный акробат, прыгнул, пригнувшись, ему на плечи. Медведь взревел и распрямился, пытаясь дотянуться до того, кто ему досаждает, и был в этот момент похож на отца с ребенком на плечах. Снорри тоже выпрямился, подпрыгнул, пользуясь толчком медведя, и высоко вскинул руку с ножом. Он всадил клинок в деревянную обшивку метрах в шести над дном ямы. Подтянулся, перемахнул через парапет — и оказался среди нас.