Принц шутов

Оглавление

— Эй!

Я проигнорировал Алена, и его злорадство перешло в раздражение.

— Надо отсюда выбираться. — Я высвободился и оглянулся на троицу, стоящую на пороге, и на старика, с задумчивым видом сжимающего флягу. — Нет времени…

— Снимите его оттуда.

Ален с отвращением качнул головой.

Падение на мостовую покинуло первую строчку списка самых жутких происшествий за сегодня, где еще недавно возвышалось над Аленом и компанией. Письмена на стене мгновенно смели всю остальную часть списка прямехонько в клозет. Я просунул в дыру обе руки, ринулся вперед, проскочил полметра и резко остановился — грудь застряла в раме. Снова что-то темное и очень холодное натянулось на мое лицо, ей-ей, словно паутина, сплетенная самым могучим пауком в мире. Клочья ее закрыли мне левый глаз и не давали двигаться дальше.

— Быстро!

— Хватайте его!

Раздался топот. Ален возглавлял атаку. Выкручиваться я вообще-то умею неплохо, но в текущей ситуации никаких перспектив не предвиделось. Я ухватился за подоконник обеими руками и попытался оттолкнуться, но продвинулся лишь на несколько сантиметров и порвал куртку. Черная гадость у меня на лице натянулась еще сильнее, оттягивая голову назад и угрожая забросить меня обратно в комнату, если я хоть чуть ослаблю хватку.

Природа, конечно, одарила меня довольно щедро, но я стремлюсь избегать серьезных физических усилий, особенно будучи одетым, и не претендую на явную мощь. Впрочем, чистый ужас, как оказалось, действует на меня поистине чудотворно, известно же, что я могу отбрасывать на удивление тяжелые предметы, если они окажутся на моем пути к бегству.

Я представил, как рука де Вира дотягивается до моей дрыгающейся ноги, и это усилило мой страх в нужной степени. Беспокоило не то, что меня могут втащить внутрь и задать трепку, — хотя вообще-то в других условиях это… весьма напугало бы. Дело было в том, что, вполне вероятно, покуда бедный старина Ялан будет получать пинки и кататься по полу, мужественно принимая удары и вопя о милосердии, Молчаливая Сестра затянет свою петлю, вспыхнет огонь и мы тут все сгорим.

Что бы там ни облепило мне лицо, оно перестало натягиваться и лишь удерживало меня от продвижения вперед, запас эластичности явно был исчерпан. Теперь это больше походило на шнур, врезающийся мне в лоб и в лицо. Ногам было больше не от чего отталкиваться, я висел, высунувшись на треть, беспомощно молотя ногами и выкрикивая всевозможные угрозы и обещания. Подозреваю, Ален с дружками остановился позабавиться за мой счет, потому что они набросились на меня намного позже, чем я ожидал.

Им следовало отнестись к этому куда серьезнее. Болтающиеся в воздухе конечности могут быть опасны. В отчаянии я дернул ногами и попал во что-то твердое, — похоже, под каблуком хрустнул нос. Кто-то издал звук, очень похожий на тот, что издал Ален, когда утром я разбил вазу о его голову.

Еще одного рывка оказалось достаточно. Нечто, похожее на веревку, врезалось глубже, словно холодный клинок, потом что-то сместилось. Вообще-то казалось, что это был я, а не препятствие и что это я треснул и трещины побежали по мне, но в любом случае я освободился и вывалился наружу, причем целиком, а не двумя кусками.

Конечно, это была пиррова победа, я получил свободу рухнуть лицом вниз на брусчатку с высоты двух этажей. Когда во время падения понимаешь, что не в состоянии больше кричать, можно быть уверенным: ты упал как-то слишком глубоко. Слишком глубоко и слишком быстро, чтобы оставался шанс вообще когда-либо подняться. Однако что-то потянуло меня, едва-едва замедляя падение, и ужасный звук, как будто что-то разорвалось, заглушил мой крик. В любом случае я грохнулся так, что совершенно точно погиб бы, если бы не огромная куча полужидкого дерьма, скопившаяся у выхода канализационной трубы. Я плюхнулся прямо в нее.

Я встал, шатаясь и отплевываясь, громко выругался, поскользнулся и упал обратно. Презрительный смех откуда-то сверху подтвердил: публика присутствовала. Я предпринял вторую попытку встать — и завалился на спину, стирая с глаз дерьмо. Посмотрел вверх и увидел, что стена оперного театра покрыта сплетающимися знаками — вся, за исключением окна, из которого я выпал и из которого сквозь пробитую мною дыру высовывалось чье-то лицо. Черные лапы каллиграфии Молчаливой Сестры покрыли решительно все, кроме сломанных ставень туалета, на которых не было ни следа, и оттуда вниз шла глубокая трещина в камне, повторяющая траекторию моего падения. Из трещины сочился какой-то особенный золотистый свет, мерцающий по всей длине, освещающий переулок и здание.

Теперь я торопился меньше, но двигался быстрее. Я смог встать на ноги и оглядеться в поисках Молчаливой Сестры. Она исчезла за углом, вполне вероятно, еще до моего падения. Много ли ей осталось, чтобы замкнуть петлю, я не видел. Я попятился в середину переулка, прочь от кучи дерьма, безуспешно пытаясь вытереть грязь с одежды. Что-то цеплялось за мои пальцы, и я увидел, что держу нечто, по виду напоминающее черную ленту, а на ощупь — дергающуюся лапку какого-то кошмарного насекомого. Я с криком попытался оторвать это от себя и обнаружил, что с моей руки свисает целый ведьмин знак, почти достигая земли и дергаясь на несуществующем ветру, будто пытаясь обернуться вокруг меня. Я с отвращением сбросил его, чувствуя: он грязнее того, в чем я измазался с ног до головы.

Резкий звук заставил меня оглянуться на здание. Я увидел, что трещина расширяется, стрелой проносится вниз еще на полтора метра и почти достигает земли. Крик, который у меня вырвался, напоминал девчоночий больше, чем мне хотелось бы. Я без колебаний развернулся и побежал. Сверху снова засмеялись. Я остановился в конце переулка, придумывая, что бы такое умное крикнуть в ответ Алену. Но все мое остроумие словно улетучилось, когда по всей стене, совсем рядом со мной, начали загораться знаки. Каждый с треском раскрывался, словно это были трещины, ведущие в мир огня, таящийся под поверхностью камня. В тот миг я понял, что Молчаливая Сестра закончила работу и что Ален, его дружки, старик с флягой и все, кто там еще внутри, вот-вот сгорят. Клянусь, мне даже стало жаль оперных певцов.