Принц шутов

Оглавление

Запах несвежей рыбы достиг моего носа даже здесь, на вершине холма, где прибрежная дорога сворачивала на запад.

Снорри, шагавший впереди меня, заворчал, но толком ничего не сказал. Я нагнулся и потрепал Слейпнир по шее.

— Скоро нам придет пора расстаться, моя одноглазая старушка.

Мне будет не хватать лошади. Ходить пешком я никогда не любил. Если бы Бог создал человека для ходьбы, то не даровал бы ему лошадей. Чудесные животные. Они ассоциируются у меня со словом «побег».

Мы спустились по извилистой тропе в Ден-Хаген, мимо хижин, выглядевших так, будто первые же зимние ветра могут смести их со склона. На высоком утесе над морем семь тролль-камней глядели на волны. Я-то думал, что это просто камни, но Снорри утверждал, что видит в каждом тролля. Он распахнул непродуваемую куртку и задрал несколько слоев рубашек, показывая жуткий шрам, пересекающий твердые мышцы живота.

— Тролль. — Он ткнул пальцем в другие шрамы, от бедра до плеча. — Мне еще повезло.

В мире, где бродили мертвецы, нерожденные подымались из свежих могил, а люди-сосны населяли леса, я едва ли мог с ним поспорить.

На последнем отрезке дороги мы миновали несколько молот-камней, поставленных на обочине в честь бога грома. Снорри поискал вокруг каждого рунные камни, но нашел лишь немного черной гальки, обкатанной в реке и достаточно широкой, чтобы закрыть его ладонь, — на каждом камне было по одной руне. Возможно, остальное растащили местные ребятишки.

— Туриаз.

Он выпустил камешек.

— Гммм?

— Тернии. — Он пожал плечами. — Бессмыслица какая-то.

Город не мог похвалиться стеной, и за въездом присматривала лишь горстка унылого вида торговцев — не то чтобы это был именно въезд, просто более плотное скопление домов. После недель суровой жизни в дороге даже место вроде Ден-Хагена казалось привлекательным. Вся моя одежда еще была мокрой от проливного дождя, двое суток хлеставшего на пустоши, окружавшей пещеру Скилфы. Того, что можно было выжать из моих тряпок, хватило бы, чтобы утолить жажду, но, дабы решиться на такое, думаю, надо было вконец отчаяться и иссохнуть.

— Можно заскочить сюда и посмотреть, хорош ли здесь эль.

Я показал на таверну перед нами, где бочки были выставлены прямо на улице, чтобы на них можно было ставить кружки, а над дверью висела размалеванная рыба-меч.

— В Маладоне отличное пиво.

Снорри прошел мимо входа.

— Если бы еще его забывали посолить.

Гадость страшная, но иногда и гадость сойдет. В городке Гоатене я попросил вина, и на меня посмотрели так, будто я потребовал зажарить мне младенца на обед.

— Пошли. — Снорри повернулся к морю, отмахиваясь от человека, пытавшегося продать ему сушеную рыбу. — Сначала посмотрим в гавани.

Когда мы приблизились к берегу, он ощутимо напрягся и, едва мы увидели море с вершины холма, упал на колени и забормотал языческие молитвы. После тролль-камней норсиец шагал так резво, что мне пришлось пришпорить лошадь.

Перед доками было привязано несколько лодок, одна из которых не нуждалась ни в погрузке, ни в разгрузке.

— Ладья, — сказал я, разглядев, наконец, известные очертания, которые Снорри распознал уже с прибрежной дороги. Я соскочил со спины Слейпнир, а Снорри устремился к ладье, на последних пятидесяти метрах перейдя на бег. Даже сухопутная крыса вроде меня могла понять: это судно знавало тяжелые времена, часть мачты сверху была отломана, парус истрепан.

Не замедляя шаг, Снорри приблизился к краю гавани и исчез из виду, — вероятно, он был на палубе ладьи, которую сверху было не разглядеть. Раздались крики. Я приготовился к тому, чтобы увидеть резню.

Медленно приближаясь, поглядывая по сторонам с осторожностью человека, которому не хотелось схлопотать копьем в лоб, я ожидал, что увижу лужи крови и отсеченные части тела. Но Снорри стоял среди скамей для гребцов, ухмыляясь, как полный псих, а вокруг него столпилось несколько бледных волосатых мужиков, обменивавшихся приветственными толчками и пинками. Все они пытались говорить одновременно на каком-то невозможном наречии, звучавшем так, будто каждый звук выблевывали с трудом.

— Ял! — Снорри поднял глаза и помахал. — Давай спускайся!

Я засомневался, но избежать этого, похоже, было нельзя. Я привязал Слейпнир на причале и пошел искать, как тут можно спуститься, чтобы хоть ноги не переломать.

Выпутавшись из совершенно кошмарной лестницы, состоящей из просоленных веревок и гниющих планок, я оказался под изучающим взглядом восьми викингов. Что меня в первую очередь поразило, так даже не традиционный норсийский приветственный тычок, а то, что они почти все были одинаковы.

— Пятеро близнецов, что ли?

Я их честно пересчитал.

Снорри обхватил за плечи двоих, блондинистых, с глазами, похожими на льдинки, и бородами, подстриженными существенно короче, чем обычные норсийские бороды, в которых и ребенку заблудиться недолго.

— Больная тема, Ял. Восемь сыновей ярла Торстеффа. Атта сейчас сидит за столом у Одина, в Вальхалле, с Сиксом и Сиу. — Он сурово глянул на меня, и у меня застыло лицо. — А это Эйн, Твейр, Трир, Фьорир и Фимм.

Я догадался, что только что получил урок счета на норсийском и одновременно представление о прискорбно бедном воображении ярла Торстеффа. В любом случае буду называть их пятерней — не так мрачно.

— И Туттугу. — Снорри ткнул в плечо невысокого толстого человека. Рыжая борода его бодро торчала во все стороны, но отчего-то не сходилась под подбородками. Этот был постарше, лет тридцати пяти, — то есть ему было примерно на десять лет больше, чем близнецам. — И Арне Востроглазый, наш лучший стрелок!