Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

Оглавление

104

Но стоило ли того?

Она не была наивной, и многое училась понимать, не деля на белое и чёрное, да и жизнь, проведённая в деревенской глуши, приучила совсем к другому. Там был тесный маленький мирок взаимной заботы, любопытства и простого общения, когда хвалили и ругали в глаза, и вместе горевали и праздновали. Но здесь, особенно при дворе, общего мира не было вовсе. Кое-как, с великим трудом, осознавала Клод жестокости военного времени и придворную необходимость осторожничать в словах и взглядах. Однако, чтобы просто так, без особой нужды, без угрозы для собственной жизни, из одного только расчёта, причинять страдания, а то и смерть, другому – этого она так и не смогла уложить в сознании, и стала вдруг страшиться того, что потянуло за собой сделанное ею открытие.

До сих пор миссия Жанны казалась ей чем-то возвышенным и героическим. Чудом высшей справедливости, которое, спасало от горя разорённых жилищ и гибели близких, где, в отношении врагов, есть место жестким решениям, но и милосердию тоже! И вдруг, в одночасье, блистательный покров избранности пал. А вместо него, со всеми омерзительными подробностями, перед Клод встала голая истина. Истина, по пунктам перечисляющая все её заблуждения. И, словно проваливаясь куда-то, девушка понимала и понимала то, что никакой высшей справедливости нет, и никогда не было. Что избранность Жанны самая обычная, земная. Что чудо её появления перед загнанным в угол дофином, так же рассчитано, как и подлое избавление от неё теперь, когда чудо стало помехой тому всесильному чудовищу, которое только тем и живо, что заставляет мир людей копошиться, словно клубок ядовитых змей, непрестанно друг друга жалящих. Имя этому чудовищу политика. И неважно, чья она – церковная или светской власти – итог один: слову Истины здесь не место. А если оно и долетает с какой-то чистой душой, то душа обречена на гибель, потому что в мире, где правит большая политика, жёсткие меры есть, но милосердия не существует.

И, чем ближе к Жанне оказывалась Клод, тем яснее ей становилось, что надо спешить, надо уводить Жанну подальше от этого мира, назад в безвестность и безопасность, иначе жернова, между которыми они очутились, перетрут их безо всякой жалости и выплюнут вон пустую шелуху.

В Санлис девушка прибыла с обозом, притащившим продовольствие и заготовки под луки и мечи на тот случай, если начнётся длительная осада. Дорога, а пуще всего дорожные мысли, совершенно её измотали. А тут ещё появился и какой-то странный человек, который, как показалось Клод, следил за ней от самого Компьеня. То и дело он возникал где-то около и всегда смотрел напряженно, с угрозой, которую можно было бы принять за озабоченность, но в другое время – не теперь. Стыдясь самой себя, Клод пряталась за изгородями, пробиралась через конюшни, почти под ногами лошадей, и однажды, когда снова заметила этого человека и спряталась в какой-то вонючей подворотне, вдруг расплакалась горько и тяжело.

Почему? Ну, почему она вынуждена вот так прятаться?! И почему Жанна должна стыдливо опускать глаза при малейшей неудаче?! Разве они провинились?! Они предложили этому миру свои жизни не за деньги и почести. И даже не за громкую славу, которая, может быть, и дала бы иллюзию того, что всё было не зря. Они всего лишь хотели исполнить предназначение. Ответить не людям, а самой земле, на которой лежали когда-то под деревом Фей, чувствуя каждый её вздох, каждое движение! Ответить тому свету, который тогда помог им взлететь и увидеть свою судьбу – если не они, то кто? И вместе! До самого конца!

Да, были рядом и люди, которые им помогли. Но сейчас, как никогда, Клод чувствовала, что они с Жанной остались совсем одни.

Из своего укрытия она увидела промчавшегося мимо с перекошенным лицом герцога Алансонского. Потом того человека, который за ней следил. Только теперь он был верхом и явно направлялся к городским воротам. Клод решила, что человек этот, наконец, уехал и пошла искать лошадь для себя, чтобы под покровом ночи, как бы ни было страшно, отправиться в Сен-Дени, к Жанне. Всех лошадей реквизировали для армии. Однако, с большим трудом удалось найти торговца, который согласился, за оставшиеся у девушки деньги, продать свою единственную клячу.

Уже вечерело, когда Клод подъехала к воротам, и тут снова увидела своего преследователя. Он вернулся. Лошадь под ним была взмылена, лицо сосредоточено. Человек без конца озирался, но по счастью не заметил Клод, которая, готовясь к ночному переходу, накинула на плечи плащ с большим капюшоном. И, пока, наклонившись с седла, всадник расспрашивал о чём-то горожанина, которого подозвал к себе, девушка тихо подтолкнула клячу и выехала вон. Стражники пытались было остановить – выяснить кто, куда и зачем, но она молча откинула полу плаща, чтобы стал виден камзол пажа, после чего без препятствий поехала дальше.

Звёзды успели густо засеять всё небо, когда кляча, и без того медлительная, начала вдруг спотыкаться, ронять голову, и, наконец, свалилась на бок, едва не придавив девушку. Клод еле успела вытащить ногу из стремени. Потянула за поводья, нагнулась, погладила лошадь по длинной, седоватой голове, ласково понукая её встать. Но вскоре стало ясно, что дальше придётся идти пешком. Кляча тихо испустила дух с покорностью существа, давно пережившего свой срок…

До самой зари Клод брела по дороге, убеждая себя, что не опоздает. На тот случай, если за ней действительно следили и попробуют догнать, свернула в пролесок, как только закончилась открытая равнина. И оттуда уже увидела большой отряд, движущийся в сторону Парижа. В первый момент девушка решила присоединиться к нему, чтобы идти со всеми и пугаться каждого шороха. Но потом ей показалось, что один из всадников был очень похож на того, злого, который избил солдата за поношения в адрес Ла Тремуя, и решила никуда пока не высовываться. Судя по всему, король ещё не давал разрешения на штурм. К тому же, восьмого числа будет большой праздник, и в такой день Жанна ни за что не поведёт солдат в бой. Значит, Клод и сама ещё успеет…