Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

Оглавление

Больше он в тот день ничего не сказал, но Ла Тремую было довольно и этого. Многозначительный взгляд архиепископа подтвердил, что вопрос о Филиппе король задал не из праздного любопытства, и министр понял – пришло его время.

Разморённый турнирами и празднествами двор лениво переваривал подзабытые уже удовольствия. Армия сонно копошилась в своём лагере. Азарт, охвативший всех после Орлеана, медленно таял под горячим июльским солнцем, среди поющих птиц и ночных цикад. И в этом море штиля так легко было прокладывать себе дорогу к намеченной цели! Мадам Иоланда, охваченная любовным безумием, совершенно потеряла чутьё. Будь иначе, она бы ни за что не позволила уехать обиженному Ришемону и обязательно обратила бы внимание на брошенные мимоходом слова короля о том, что из двух бретонских братьев он предпочитает того, который более дружен с Бургундией, а не того, который воюет против неё. Очевидно было, что король сказал это не просто так – он ждал каких-то слов от её светлости. Но в ответ получил только отсутствующий взгляд и улыбку, которую лишь многолетнее почтение не позволяло определить, как глупую.

Во всём этом для Ла Тремуя самым приятным было то, что перемены в герцогине Анжуйской не остались незамеченными и Шарлем, но, судя по безразличию, которое король к ним проявил, влиянию мадам Иоланды пришёл конец.

Конкретно речь о мирных переговорах с Бургундией никто не заводил. Но не прошло и пяти дней после коронации, как разомлевшая было армия, была поднята и направлена на север. Как ни убеждала Жанна, что лучше всего идти сейчас на Париж, как ни поддерживали её военачальники, говоря, что растерянность англичан сейчас им только на руку, король был непреклонен. Он двинулся по направлению к Суассону через Руси, Ванн и Лан, нигде не встречая сопротивления. Города раскрывали ворота и высылали своих представителей, едва французское воинство оказывалось в пределах видимости. А когда первые всадники появлялись внутри, точнее, когда в город въезжала Жанна, орущие толпы бросались к ней, окружали её коня, целовали ноги, край её знамени, благословляли и молились.

– Вы видите, что творится, сир? Какое воодушевление! – с отчаянием в голосе спрашивал Алансон. – Сейчас нам и Париж может открыть ворота, надо только использовать момент с наибольшей пользой. Если не поторопимся, боюсь, время будет упущено!

– А ты не боишься, что в Париже меня просто затопчут, не заметив?! – прошипел в ответ Шарль. – Мне тоже есть чего бояться. Того и гляди потребуют короновать и её! И посадить на трон со мной рядом!

Он сердито посмотрел на герцога и вдруг увидел промелькнувшее в его лице нечто такое, из-за чего осёкся и побледнел…

Ещё во время последнего дня турнира, устроенного после коронации, по дорогам от Реймса к Вердену, Витри, Тулю и обратно начали носиться гонцы, то с жёлто-синей хохлатой птицей на камзолах, то с чёрным на золоте вздыбленным львом поверх синих шишастых щитов. Они не переставали появляться возле королевских шатров и резиденций до самого Суассона, кого-то удивляя, кого-то настораживая, а кого-то откровенно радуя. Только теперь дороги их вели к границам Бельгии и обратно. В результате, в один из дней, короля охватило страстное желание проехать по окрестностям в направлении Фурми, для чего Ла Тремую было поручено подобрать эскорт.

– Из неболтливых, – обронил Шарль накануне.

Но об этом можно было и не предупреждать.

Комендант Суассона Гишар Бурнель словно только этого и ждал – выделил отряд личной охраны, который, по его словам, был проинструктирован, «как дОлжно». В этом Ла Тремуй убедился сразу, едва доехали до нужной развилки дорог на обочине густого пролеска. Люди коменданта спешились и, приняв коней Шарля и Ла Тремуя, остались дожидаться без лишних вопросов и даже без обычного в таких случаях при дворе любопытства в глазах.

«Отлично… Всё идёт отлично!», – думал про себя Ла Тремуй, шагая за королём по узкой лесной тропинке.

Накрапывал мелкий тёплый дождик. Листва под серым небом отливала синим, а трава под ногами влажно пружинила. Пахло грибами и отсыревшей одеждой. Но король, похоже, ничего не замечал. От самого Реймса он ехал с плотно зажатыми губами и почти не разговаривал. Теперь же волнение его достигло предела. Ла Тремуй не мог видеть лица Шарля, но хорошо себе представлял эти застывшие в каком-то внутреннем вИдении глаза, побелевший кончик носа и глубокие тени под напрягшимися скулами.

«Всё просто отлично!»

Они вышли на поляну, поперёк которой лежало поросшее мхом поваленное дерево, и остановились. Два человека уже стояли с другой стороны, и мшистый ствол разделял тех и других, словно барьер на турнире.

Если сердце Филиппа Бургундского и дрогнуло при виде убийцы своего отца, то лицо ничего подобного не отразило. Однако, широких улыбок тоже не было. Герцог перешагнул через ствол и, сделав несколько шагов по направлению к Шарлю, всего лишь сдержано поклонился.

– Рад приветствовать вас, сир. Благодарю за возможность лично вас поздравить. Но только с коронацией, потому что в ваших славных победах я заинтересован не был.

Шарль насупился. Подумал, что раньше посчитал бы себя оскорблённым. Но, как бы ни пытался он его подавить, воспоминание о хохочущем на Йоннском мосту герцоге Жане всё-таки вылезло из памяти. И сейчас, глядя в лицо его сына, Шарль не мог не признать, что в этом случае оскорбляться ему нечем.

– Я тоже рад приветствовать вашу светлость.

Повисло молчание.

– Приятно, что мы встретились с вами так удачно, и в таком месте, которое само по себе заставляет говорить не по протоколу, – еле заметно улыбнулся Филипп. – Я как раз ехал из Гента. Мой канцлер мессир де Ролен, – лёгкий поворот в сторону спутника, – уговорил взглянуть на новый алтарь, который пишет наш ван Эйк. Это действительно чудо, после которого ничего другого не остаётся, кроме как задуматься о простоте общения.