Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

Оглавление

Обе армии стояли не двигаясь.

Шарль выехал перед строем своих солдат немного бледный, но внешне спокойный. Осмотрел вражеские ряды и усмехнулся.

– Они верно думают, что всё на свете повторяется? Или просто боятся напасть первыми?

Военачальники вежливо улыбнулись. После отставки Алансона – беззлобной, почти дружеской, дескать, «ты молодец, но пусть и другой себя проявит» – многие из них почувствовали растерянность. Действия короля, на первый взгляд вполне логичные, не давали возможности предугадать его следующий ход. О сдаче Парижа, вроде бы договорились, но его величество к столице явно не рвётся. И это несмотря на то, что чудесная Дева, давшая ему корону волею самого Господа, уже не просит, а требует, не получить город из рук врага, а забрать его силой. Особо наблюдательным даже показалось, что чем больше Дева настаивает, тем меньше энтузиазма проявляет король. Однако это назревающее сражение озадачило всех, едва ли не сильнее, чем малопонятное нежелание довести победную войну до конца. С одной стороны – вот оно, то самое долгожданное противостояние, которое может разом всё закончить. Но, немало повидавшим на своём веку военачальникам, да и самим солдатам, этот величавый выход друг против друга двух начищенных, отдохнувших армий, казался какой-то игрой. Турниром, где требуется подождать пока герольды как следует оговорят все правила и разметят границы поля, за которым, если и произойдёт что-то, то всё равно, в зачёт это уже не пойдёт.

Здесь всё было слишком. И более чем удачные позиции, которые заняла каждая сторона, и оскорбления, которыми обменивались солдаты из первых рядов, и которые больше походили на перебранку в каком-нибудь трактире, когда захмелев и вдоволь накричавшись друг на друга, собутыльники обмениваются вялыми тычками и мирно засыпают… Да и бездействие высших командиров, длящееся с раннего утра уже до полудня, напоминало скорее осторожное выжидание купцов на рыночной площади, когда, готовясь к торгу, они присматриваются друг к другу и прикидывают насколько можно задрать начальную цену, чтобы потом уступить без ущерба для себя.

Новый командующий герцог де Бурбон, так же, как все, немного растерянный и бледный, подъехал к королю.

– Ваше величество, не послать ли отряд на разведку? Может быть, их тыл не так надёжен, как кажется, и с флангов следует поставить дополнительные силы. В ходе сражения они могли бы обойти неприятельскую позицию. Это, несомненно, даст дополнительное преимущество и…

Он не договорил, заметив, что король почти не слушает. Оглянулся на других командиров, как будто ждал поддержки от них. Но те предпочли отвести глаза.

Внезапно Шарль словно проснулся.

– А давайте спросим Жанну, – сказал он, почти весело. – Как я знаю, все эти дни она беспрестанно молилась, а значит, её святые обязательно должны были что-то сказать. Где она, кстати? Так рвалась воевать, и вот, когда противник под самым носом, вдруг пропала.

Кто-то подобострастно засмеялся. Но большинство командиров в окружении Шарля воевали с Жанной под Орлеаном и были с ней в Луарском походе, поэтому замечание короля, а более всего тон, которым оно было произнесено, показался им оскорбительным.

– Жанна на позиции, среди своих солдат, сир, – мрачно произнёс Алансон.

– Это мои солдаты, – не оборачиваясь на него, заметил король. – Мои, твои, Бурбона… Девушка из деревни может называть своим только одного солдата – того мужа, которого дал ей Господь. Но, имея мужа она уже не девушка… Или она говорит «мои» о десятке солдат, и тогда она попросту шлюха… Вы так любите нашу Деву, герцог, а сами её только что почти оскорбили.

Повисла тишина. И теперь уже никому не захотелось смеяться, несмотря на то, что король явно желал шутить. На герцога Алансонского старались не смотреть.

– Так за Жанной послали, или нет? – спросил Шарль.

Бурбон кивнул своим оруженосцам, и пока посланные не вернулись, никто больше не проронил ни слова.

Жанна не знала, что ей делать. Об унизительном для короля и для неё самой письме Бэдфорда быстро стало известно, поэтому в войске не сомневались, что теперь-то сражения не миновать. Однако, очутившись лицом к лицу с неприятелем, девушка сразу почувствовала ту же растерянность, что и все.

Твёрдое убеждение, что идти следовало на Париж, и идти именно сейчас, мешало настроиться на предстоящее сражение должным образом. Особенно после того, как войско, то выступало из Крепи, то возвращалось обратно, словно не знало, на что же, наконец, решиться, и от этих сомнений сомневалось ещё больше.

Печальным во всём этом было то, что за советом Жанна ни к кому не могла обратиться. Герцог Алансонский, крайне обиженный, но пока ещё скрывающий свою обиду, так же, как она, прекрасно понимал необходимость стремительного похода на Париж. Но говорить с ним об этом не следовало. Иногда Жанне казалось, что он настолько верит ей, что готов ослушаться своего короля и выступить без его приказа. Герцог и сейчас, не будучи командующим, ещё может так поступить, скажи она только слово… Но так нельзя! Все они клялись, все принесли присягу на верность… Король, и без того, словно сторонится всех тех командиров, которые безоговорочно шли за Жанной, а если все они ещё и поступят вопреки его воле? Какой тогда смысл в этом её желании дать королю победу?

А самым тяжёлым было то, что Клод пришлось оставить в Крепи.

В последнюю ночь перед вступлением в город, когда стали лагерем на полях Виллер-Котре, она вдруг плохо себя почувствовала и, слабея прямо на глазах, потеряла сознание в шатре Жанны. Причем, в этот момент меч Девы – тот самый, найденный во Фьербуа – который она чистила, и на который попыталась опереться, падая, вдруг переломился…