Девушка из дома на набережной

Оглавление

133

Костя увидел приближающуюся к ним женщину, в которой сразу же узнал Юлину маму – так они были похожи. И понял, откуда Юлина привычка к аккуратности и чистоте. Мать был невысокой женщиной, рано постаревшей, видимо, от трудной жизни, но сохранившей живой блеск в глазах и приятную улыбку. У неё были короткие, подстриженные в каре волосы тёмно-коричневого цвета, в которых блестела седина. На ней было простое платье-халат бежевого цвета с поясом, к воротнику была приколота брошь из янтаря. На ногах недорогие, не один год ношенные сандалии на невысоком квадратном каблуке, а в руках – дамская сумка и чемодан.

Юля подбежала к маме и, крепко обняв её, заплакала.

– Ну будет, дочка, будет, не плачь, – с улыбкой произнесла мама, обняв дочь и гладя её по волосам. – Неужели так соскучилась?

– Да. – Юля прекрасно знала, что плачет не только потому, что давно не видела мать, но и из-за того, что случилось с ней несколько часов назад. Ей хотелось сейчас же сказать маме: «Давай вернёмся домой. Я хочу уехать из этой проклятой Москвы. Мама, забери меня, мне здесь так плохо». Но она подумала о Косте. Как он поступил бы в такую минуту? Ведь он никуда бы не поехал. Или поехал бы с ней? Нет, ей не верилось, что Костя решится оставить всё и уехать вместе с ней на Урал, где их ничего не ждёт.

Мама улыбнулась и поцеловала дочь.

– Ну, представь меня своему жениху, – сказала она, когда Костя, всё это время стоявший неподалёку, подошёл ближе.

– Костя, это моя мама – Елизавета Михайловна, – сказала Юля. – Мама, это… – Юля пыталась найти правильное слово, потому что не знала, можно ли его назвать так же, как назвала его мать. – Это мой… Костя.

– Здравствуйте, Костя! – сказала Елизавета Михайловна и протянула ему руку.

– Здравствуйте. – Костя пожал протянутую руку. – Позвольте ваш чемодан.

– Спасибо, – сказала Елизавета Михайловна и, улыбнувшись дочери и Косте, протянула ему чемодан.

Вечером они втроём сидели за столом в квартире Кости, куда Юля успела привезти свои вещи. На столе стояло множество продуктов, которые привезла с собой Юлина мама: здесь были и домашние консервы, ягоды, рыба, печёный в печке хлеб, который Елизавета Михайловна постоянно покупала на рынке у одной старушки, были и домашние пирожки с мясом, рисом и яйцом, капустой и грибами и с вишней. Костя всё это с удовольствием поглощал, между делом отпивая налитый в маленькие рюмки домашний самогон. А Юля почти не притрагивалась к еде.

– Почему ты ничего не ешь, доченька? – тихим, кротким голосом спросила мать. – Невкусно?

– Что ты, мама, конечно, вкусно, – сказала Юля. – Просто не хочется, да и вредно мне – надо сохранять фигуру.

– Что тебе сохранять? Посмотри, ты и так тонкая, как тростинка. У нас на Урале таких девушек нет – все сытые, сильные.

Юля улыбнулась.

– Костя, это вы её голодом морите? – спросила с упрёком мама. – Я посмотрела: у вас в холодильнике ничего, кроме бутылки вина и шоколада, нет.

Там и правда ничего не было, потому что только перед выходом из дома оба сообразили, что нужно было купить какие-то продукты, но так как времени было в обрез, Костя только успел добежать до ближайшей палатки, где наспех купил бутылку красного сухого вина и коробку конфет.

– Мы в кофейне питаемся, Елизавета Михайловна, – быстро сообразил что ответить Костя. – Да и у Юли сейчас ночные съёмки, их там кормят. Иногда я ей что-нибудь привожу из «МакДональдса».

– Что значит ночные съёмки? Почему?

Юля покраснела.

– Мама, не думай ничего плохого. – Юле стало стыдно.

Ей почему-то показалось, что мама догадывается: они оба врут. И вообще, всё вокруг было одним сплошным притворством: эта квартира, где они не живут вместе, её карьера, которая неожиданно началась благодаря Штейну, сам Штейн, который, как она поняла, не испытывал к ней никакого уважения. Что вообще происходит с миром вокруг? «Почему Костя вдруг так изменился? Может быть, просто хочет загладить вину передо мной? – отвечая матери, думала Юля. – Может быть, сейчас он такой добрый, внимательный, но как только поймёт, что я, глупая, его простила и по-прежнему люблю, снова изменится? И может быть, ему льстит возобновлённая связь со мной? Я же помню, как он смотрел на Даню и всех наших институтских друзей, которые знают, что я теперь не одна. Самолюбие своё тешит».

Юля продолжала рассказывать матери выдуманную историю:

– Сейчас лето, очень много натурных съёмок. По сценарию фильма, в котором я снимаюсь, некоторые сцены происходят на ночных улицах Москвы. Но я же там не одна. Это совсем не опасно – кругом актёры, режиссёр, продюсер, куча осветителей, гримёры, костюмеры. И Костя иногда приезжает, если может.

– А вы тоже по ночам заняты? – спросила Костю Елизавета Михайловна. Она говорила ему «вы» не из-за высокомерия или гордости, а потому что привыкла так себя держать со всеми людьми, с которыми только что познакомилась.

– Да, – ответил Костя. – У меня сейчас каникулы… – И тут Костя понял, что сболтнул лишнего.

Удивлённо приподняв брови, Елизавета Михайловна посмотрела на него:

– На каких каникулах? Разве вам не нужно готовиться к началу учебного года?

– Да… – уклончиво ответил Костя, но, выдохнув, решил сказать правду: – Елизавета Михайловна, я оставил институт. У меня было много работы, но я поступил в Лондонскую театральную школу. И надеюсь, что Юля поедет вместе со мной.

– Вот так новость, – удивлённо произнесла Елизавета Михайловна. – А ты, Юля, что об этом думаешь?