Наследники Скорби (СИ)

Оглавление

112

***

Два дня падал снег. Не тот первый, что, ложась на чуть мерзлую землю, через пару оборотов тает, а тот, который толстым покрывалом прячет мир до весны. Через неделю, глядишь, наладят санный путь и снова потянутся в Цитадель люди. Наполнится старая крепость шумом и гомоном.

А пока царит тишина, только слышно как на ратном дворе стучат деревянные мечи, да покрикивает Ольст, гоняя своих подлетков. Донатос глубоко вдохнул морозный воздух и замер, наслаждаясь.

— Свет мой ясный!

Тьфу ты, пропасть! Обережник подавил неотвязное желание вжать голову в плечи и убежать обратно в башню.

— Чего тебе?

— Ты посмотри красота-то какая! — дурочка счастливо улыбалась и ловила покрасневшими от мороза ладонями снежинки. — А в лесу-то, поди, нынче…

— В лесу, говоришь? — ухмыльнулся колдун. — Ну да, ты ж с волками жила. Поди, заскучала, хочешь родню навестить?

— Ты гулять меня никак зовешь? — всплеснула руками скаженная.

Обережник смерил ее тяжелым взглядом и кивнул.

— Ой, — засмеялась девка. — Ты погоди, погоди, родненький, я мигом соберусь!

Светла крутанулась волчком и со всех ног бросилась в крепость.

"Вот и случай, — мрачно думал Донатос, меряя шагами двор. — Заведу ее в лес и там оставлю. Надоела. А Нэду скажу — потерялась да не нашлась. Убежала. Что там у дур в голове — поди разберись".

— Пойду, погляжу, нет ли следов окрест, — буркнул крефф подошедшему Русте.

Тот пожал плечами, мол, ступай, коли охота.

— Свет ты мой ясный, заждался, поди? — к стоящим мужчинам подбежала блаженная.

Увидев ее, Руста громко захохотал и согнулся пополам. Его трясло и шатало, а глаза слезились от смеха. Лекарь не без труда совладал с собой и сквозь одышку вымолвил:

— Эк, она для тебя принарядилась. Как бы все вороны от смеха с веток не попадали.

Донатос с тоской оглядел улыбающуюся дуреху. Она и вправду разоделась. Поверх тулупчика накинула залатанный платок, вместо опояска стянула стан полоской холстины, на концы которой привязала обломок расписной деревянной ложки и шишку. Рукавицы — одна огромная мужская, другая женская, но с дыркой на пальце — были вышиты неровными стежками и, видать, нарочно береглись на выход. А сапожки украшали веревки с бусинами. Да еще и брови, бестолочь, не иначе углем подрисовала или помог кто, добрый. Знать бы кто — руки оторвать.

— Краса ненаглядная, — сказал наузник и, не оборачиваясь, пошел к воротам.

— Родненький! Меня подожди, — девка заполошилась и бросилась следом.

Перед воротами, глядя в спину уходящему обережнику, Светла остановилась, поглубже вздохнула, зажмурилась и, едва дыша, шагнула в распахнутые створки.

Весь путь к лесу дурочка семенила след в след за Донатосом, едва не тычась носом ему в спину. Он шагал размеренно и спокойно. Среди заснеженной чащи и холода колдуна потихоньку отпускало. Здесь было тихо и белым-бело. Если бы не скаженная, так вообще благодать.

Рыхлый почти невесомый снег рассыпался под ногами. На лыжах рано еще выходить. Да и дуре этой, какие лыжи? Только от смеха надорваться если.

Крефф шел, сам не зная — куда, и теперь уже не понимал, какой Встрешник понес его в чащу? И чего для? Девку блаженную прибить? А та, глупая, хрустела за спиной рыхлым сугробом и озиралась, счастливая тем, что выбралась прочь из каменной твердыни. Мужчина покосился на нее и отвернулся. Не приведи, Хранители, перехватит взгляд, так трескотней всю душу вынесет.

— Ой! — вдруг взвизгнула девушка. — Белка! Белка!!!

Донатос вздрогнул и обернулся, а Светла дернула разлапистую еловую ветку и на обережника обрушилась лавина снега. Дурочка радостно засмеялась, повисла на угрюмом злобном мужике, не подозревая, что он и привел-то ее сюда, чтобы бросить одну, а наипаче — и вовсе удавить в перелеске, пока не видит никто.

Колдун даже выматериться не смог. До того это было бесполезно, что и сил рассыпать слова не осталось. Да и зачем? Найти бы елку побольше, посадить под нее придурочную эту, наказать ждать, а самому уйти. Хоть оборот в тишине побыть! Но, как назло, ни одного подходящего дерева. И мелькнула ко всему крамольная мысль: отыщет еще поди…

Светла беспечно, едва не вприпрыжку, носилась вокруг спутника, радовалась солнышку, морозному дню, снегу и тому, что рядом с ней идет ее ненаглядный. Когда они вышли к старому оврагу, тому самому, ведущему в каменоломни, девушка взвизгнула от восторга. Красота-то какая! Наузник же хмуро смотрел вниз и думал о том, что если завести скаженную в черное жерло пещеры и бросить там, приказав дожидаться, она ведь, наверное, послушается?

Отдавшись этим черным, но таким соблазнительным мыслям, обережник утратил привычную настороженность, а потому, когда девушка вдруг обхватила его за плечи, навалилась и толкнула изо всех сил, он не удержался на ногах. Почувствовал, как ступает в пустоту, взмахнул руками, будто надеялся взлететь, понял, что не может отыскать опоры… и покатился кувырком вниз со склона, с визжащей девкой в обнимку.

Летел крефф знатно. Громко матерясь, отплевываясь от забивающего рот снега. А когда спуск закончился, остался ничком лежать на спине с хохочущей дурой поверх. Шапку он потерял, рукавицу с правой руки тоже, а ее плат сполз набекрень и патлы, извалянные в снегу, торчали во все стороны.

— Убью! Прости Хранители, убью! — взревел колдун, отшвыривая от себя блаженную и вскакивая на ноги.