Наследники Скорби (СИ)

Оглавление

***

Когда бледный рассвет только-только занимался, и солнце еще даже не отлепилось от края горизонта, Дарина проснулась. Ей показалось, что никогда прежде она не была такой отдохнувшей, такой свежей и полной сил. Женщина села и огляделась — ее измученные спутники спали вповалку, кто как. Умаялись так, что не боялись уже Ходящих, не вздрагивали от каждого шороха, даже зябкая прохлада и роса не беспокоили крепкий сон людей.

Дарина склонилась к обережнице, укрытой по самые глаза овчиной и осторожно отодвинула уголок шкуры, боясь разбудить.

Майрико была мертва.

…Они не хоронили ее. Перенесли тело подальше в тень, прибрали, как сумели, подвязали подбородок тряпицей, на глаза положили камешки, в ногах пристроили потрепанный заплечник, с которым странствовала целительница, и присыпали пахучей травой, чтобы не сунулись звери.

Плакали скупо и недолго. Да и кроме Дарины вряд ли кто убивался по самой колдунье. Кто ее знал? Боялись не дойти до Цитадели. Боялись, что весь проделанный путь может оказаться пустым.

Торопились, как могли. Чем ниже садилось солнце, тем сильнее поспешали, хотя силы уже давно покинули. Когда начало смеркаться, испуганный Будивой принялся нещадно погонять шатающуюся Треньку. Лошадь едва брела, а потом припала на передние ноги и стала заваливаться… Хорошо еще вовремя успели перерезать постромки, не опрокинулась телега.

Заголосила перепуганная Нелюба, ей хором вторили остальные бабы и ребятишки. У Дарины зашлось сердце. И вдруг откуда-то издалека ветер донес будто бы скрип ворот.

Как же бежали! Подхватив на руки меньших ребятишек, подгоняя тех, кто постарше… Будивой, взвалив на спину Гостяя… Они неслись, затылками чувствуя наползающую Ночь. Тьма выглядывала из-за деревьев, растекалась чернотой, догоняла, настигала…

Дарина закричала первая, прижимая к себе двоих соседских ребятишек и чувствуя, как немеют от усталости, разжимаются руки. Она кричала и кричала, в надежде, что их услышат, помогут. Дыхание сбилось, ноги путались в подоле. С ужасом она поняла — уже так темно, что не видно ни зги. Они не успели. Не успели!

И в этот самый миг впереди блеснул свет.

Им навстречу кто-то спешил. Неслись крики, а уже через миг задыхающуюся бегунью подхватили под локти, переняли детей. Мелькали огни факелов, оставляя в воздухе яркие сияющие полосы, скрипели огромные ворота, со всех сторон торопливо стекались люди… Дарина оскользнулась на гладком камне, коими был мощен просторный двор, и повалилась прямиком в руки изумленному Клесху.

***

Высокий поджарый волк нес через ручей голенастого нескладного волчонка. Крепкие зубы стискивали холку, и переярок запрокидывал лобастую голову, чтобы не окунуть свою беспомощно виснущую ношу в ледяной поток.

Перенес, поставил на землю и отряхнулся, подняв шерсть на хвосте и загривке мокрыми клочьями.

Ярец покатался в траве и попытался разыграть Серого, припал на передние лапы, зарычал, бросился, цапнул за шею, отскочил, снова припал, но получил удар под зад и виновато заскулил. Кувыркнулся через голову и вот в траве сидит мальчишка в потрепанной одежде.

— Чего дерешься? — обиженно спросил он волка.

Тот еще раз встряхнулся и тоже обратился человеком — молодым мужчиной, в сырой, липнущей к жилистому телу одеже.

— Не балуй, — ответил Серый. — Не до игр. Пришли, вон.

И он махнул рукой в черные шумящие заросли.

Ярец втянул носом воздух, и ночь отозвалась сотнями запахов — прелой земли, травы, хвои, зайца-русака, бегавшего где-то поблизости, воды, бобра, дыма и…

— Чуешь? — спросил мужчина.

Мальчик кивнул. Он уже научился различать запахи и понимать расстояние до них. Научился бесшумно красться или бежать, прижавшись носом в земле, взяв след зверя. Наука эта давалась нетрудно, но еще несколько седмиц назад молодой волчонок не понимал лес, только дурел от острых, источаемых им запахов, глохнул от шума и трясся.

Однако Серый учил сурово. Его и остальную Стаю. Правда, Ярца он особенно любил — за живой преданный нрав, проказливость, любопытство и жажду все постичь. Ласки от вожака редко дождешься, но иногда, когда он был особенно доволен, то прихватывал волчонка за загривок. И Ярец замирал, прижимался к поджарому телу…

Батя…

На лов они ходили ночами. Первые дни у Ярца мутилось в голове от запаха человечины. Он дурел и рвался, едва почуяв людской дух. Будто Каженник вселялся. Каженник — это злой дух. Налетит, ума лишит, душу выпьет. Так Серый говорил. Волчонок Бате верил. Батя был терпеливым. Но наказывал больно.

Когда Ярец в ум входил, свирепствовал супротив всех. Казалось, нутро в брюхе месят, кишки тискают, горло сжимают — дышать не дают. И ярость такая в груди поднималась, что пелена на глаза падала. Ух, он кидался! Рычал, лютовал, ничего понимать не хотел. Чуял запах Вожака — сладкий, зовущий, слышал, как бьется его сердце, перегоняя по жилам кровь — тягучую, густую… Страсть, как хотелось этой крови! Душу бы Каженнику продал за глоток.

Вот уж его Серый повалял тогда на зависть всей стае. Лупил, едва кости не переломал. Но он все одно кидался. В голове ничего кроме лютой злобы и жажды не было. Серый еще позабавлялся, а потом обернулся человеком и руку ему голую протянул.

Ярец (который тогда еще не получил кличку и был просто Малым) даже замер и повел чутким носом. Он чувствовал запах. И слышал, как толчками ходит сердце Вожака — равномерно, гулко, спокойно.