Том 4. Письма 1820-1849

Оглавление

Сказывал ли я вам, что недавно свиделся с госпожой Крюденер и ее приятельницей Анной Шереметевой, с которой был очень рад возобновить знакомство. Несмотря на перемену, происшедшую в ее судьбе, я нашел ее совсем такой же, какой знавал в 1837 году в Петербурге, то есть исключительно доброй, искренней, естественной. Она пользовалась здесь большим успехом и должна иметь его повсюду, ибо, что ни говори, нельзя не быть приятно изумленным при виде такой простоты в сочетании со столькими миллионами. Она живо напомнила мне то время, когда я знавал ее ребенком в Москве, в доме ее отца. Не бывала ли она также на тех балах, что давались у нас и для которых Дашинька так тщательно составляла пригласительные списки? Какой сон эти воспоминания! Эти дамы провели в Мюнхене около двух недель и поехали отсюда в Париж, где они должны быть и посейчас.

Из русских у нас этой зимой княгиня Горчакова, та самая, что провела здесь прошлую зиму, особа поистине достойная. Мы часто видимся с ней, особливо Николушка. Затем здесь сейчас находится некогда знаменитая госпожа Нарышкина, Марья Антоновна. Но она являет лишь обломки того, что представляла раньше. Герцог Лейхтенбергский приезжал сюда на несколько дней из Италии, чтобы присутствовать на бракосочетании своего двоюродного брата, наследного принца Баварского. Теперь он с женой в Риме, где они проведут зиму. Их ожидают в Мюнхене в будущем апреле.

В Москве ли еще Тургенев? Кланяйтесь ему от меня, пожалуйста, когда вы его встретите, но насколько больше мне хотелось бы, чтобы вместо него вы встретились со мной. Надеюсь, что с Божьей помощью это желание исполнится будущей весной. Давно бы пора.

Простите, любезнейшие папинька и маминька, целую ваши ручки и остаюсь на всю жизнь вашим преданнейшим сыном

Ф. Т.

Тютчевым И. Н. и Е. Л., 18/30 марта 1843

81. И. Н. и Е. Л. ТЮТЧЕВЫМ 18/30 марта 1843 г. Мюнхен

Munich. Ce 18/30 mars 1843

Nous attendons avec une vive impatience des nouvelles de la délivrance de Dorothée. Dieu veuille que ce moment soit déjà passé et que vous soyez, chers papa et maman, délivrés de ce pénible sentiment d’anxiété qui accompagne pareille attente. Je sais par expérience ce qu’elle a de cruel et, malgré la répétition, je n’ai jamais pu m’y aguerrir. C’est dans quatre à cinq semaines, c’est-à-d<ire> dans les premiers jours du mois de mai n<ouveau> st<yle> que mon frère et moi nous comptons nous mettre en route. Je serais même parti plutôt sans arrivée de la Grande-Duchesse Marie qui est attendue ici le mois prochain et que je serais fâché de manquer. Elle m’a témoigné beaucoup de bienveillance dans le temps, à moi aussi bien qu’à mes enfants, et j’ai su depuis que même à Pétersbourg elle s’est exprimée sur mon compte d’une manière parfaitement gracieuse. De plus j’attends dans une quinzaine de jours les Maltitz qui doivent me ramener Anna qui me demande à cor et à cri d’être placée à l’Institut pour se trouver plus rapprochée de moi et d’être réunie à ses sœurs. Après avoir hésité quelque temps j’ai, de l’avis même des Maltitz, fini par céder à son désir qui, après tout, n’a rien de déraisonnable. Mais dès les premiers jours du mois de mai tous mes arrangements seront terminés, et j’ai toute confiance que je pourrai me mettre en route à cette époque. Maintenant, chers papa et maman, il s’agit de savoir où je vous trouverai? Je vous avouerais que je m’estimerais fort heureux, si vous pouviez vous décider à prolonger à une couple de mois votre séjour à Moscou. Il est bien entendu que je ne vous adresse cette demande que dans la supposition qu’elle n’a rien de trop contraire à vos projets et que vous pouviez me l’accorder sans vous imposer la moindre gêne. Pour moi un pareil arrangement aurait tout plein d’avantages dont le plus grand serait de pouvoir passer plus de temps avec vous. Dans ce cas je prendrai mon chemin par Pétersbourg, où je ne m’arrêterai à mon arrivée que quelques jours, juste le temps nécessaire pour reconnaître le terrain et surtout pour faire acte de présence auprès des personnes dont il m’importe d’avoir été vu. Cela fait, je pourrai avec une entière clarté d’esprit me livrer tout entier au bonheur de vous revoir et de vivre quelque temps auprès de vous. Oui, ce sera un grand bonheur pour moi que de vous revoir après les cinq années de séparation qui ont été si remplies et si cruellement mélangées.

Ce ne sera pas non plus une médiocre satisfaction pour moi que de me retrouver à Moscou que je n’ai pas vu depuis 18 ans et où je serais si heureux de retrouver quelque pauvres restes de cette jeunesse, déjà si loin de moi. Il est certain que si j’en étais encore à ce point de départ, j’arrangerais tout autrement ma destinée. Mais qui est-ce qui ne dit pas la même chose de la sienne. A l’habitide près de vivre en Russie, je ne crois pas qu’il soit possible d’être plus attaché à son pays que je ne le suis, d’être plus constamment préoccupé de tout ce qui a rapport à lui. Aussi me fais-je une véritable fête de m’y revoir.

Mais encore une fois, chers papa et maman, je vous supplie de ne prendre en considération la demande que je vous ai exprimée et à laquelle Nicolas déclare s’associer que si elle n’entraînait aucun dérangement notable pour vous. Cette lettre arrivera, j’espère, assez à temps, pour que je puisse avoir votre réponse avant mon départ.

Mille tendres amitiés à Dorothée et à son mari, à qui je demande en retour de bonnes nouvelles. Je les attends avec une sollicitude dont je serai bien aise de me voir délivrer. Adieu, chers papa et maman. Je baise vos chères mains. Ma femme me charge de vous présenter ses respects. Sa santé a été assez bonne pendant tout cet hiver qui a été, comme saison, un des plus extraordinaires, dont on se souvienne. Comme Nicolas se propose d’ajouter quelques mots à ma lettre, je lui fais le sacrifice de la quatrième page.

Adieu. — Au revoir.

Перевод

Мюнхен. 18/30 марта 1843

Мы с живейшим нетерпением ждем известий о разрешении Дашиньки. Дай Бог, чтобы эта минута была уже в прошлом и чтоб вы освободились, любезнейшие папинька и маминька, от тяжелого чувства беспокойства, сопровождающего подобное ожидание. Я по опыту знаю, сколь оно тяжело, и, хотя это было не раз, никак не могу к этому привыкнуть. Через четыре или пять недель, то есть в первых числах мая месяца нового стиля, мы с братом рассчитываем пуститься в путь. Я бы уехал даже раньше, если бы не прибытие великой княгини Марии Николаевны, которую ожидают здесь в будущем месяце и которую досадно было бы не повидать. В свое время она очень благожелательно отнеслась и ко мне, и к моим детям, а позже мне стало известно, что даже в Петербурге она с большой благосклонностью отзывалась обо мне. Сверх того недели через две я ожидаю Мальтицев, которые должны привезти мне Анну; она настоятельно требует, чтобы я поместил ее в институт, дабы находиться поближе ко мне и быть вместе с сестрами. После некоторого колебания я, по совету самих Мальтицев, уступил ее желанию, которое в конце концов не заключает в себе ничего неразумного. Но к первым числам мая все мои дела будут закончены, и я очень надеюсь, что к этому времени смогу пуститься в путь. Теперь, любезнейшие папинька и маминька, мне надобно знать, где я вас застану? Должен вам сказать, что был бы очень рад, если бы вы могли решиться месяца на два продлить свое пребывание в Москве. Само собою разумеется, я обращаюсь к вам с этой просьбой лишь в том предположении, что она не будет чересчур противоречить вашим планам и что, согласившись на нее, вы не причините себе ни малейшего стеснения. Для меня подобная договоренность имела бы много преимуществ, из коих самым важным была бы возможность больше времени провести с вами. В таком случае я поеду через Петербург, где по приезде остановлюсь всего на несколько дней, ровно настолько, сколько потребуется для того, чтобы нащупать почву, а главное, явиться к тем лицам, кому мне надлежит показаться. Сделав это, я смогу с полным душевным спокойствием весь отдаться счастью свидеться с вами и некоторое время пожить у вас. Да, для меня будет большим счастием увидеться с вами после пятилетней разлуки, исполненной стольких событий, среди коих были такие жестокие.