Стихотворения (1928)

Оглавление

За ним другие.
                        Из снега и тумана,
из старого времени клятого
скачут по улице,
                           по улице атамана
Платова.
Мчит на рысях
                        «краса Расеева»!
С-под шапок свисают пряди.
Може, едет и дед Асеева,
може, и мой прадед.
Из веков
              испокон,
будто снова
                    в огонь,
под бубны
                 и тулумбасы —
трется конь о конь,
золотится погон,
и желтеют
                 на ляжках
                                 лампасы.

Электро-глаз
                     под стеклянной каской
мигнул и потух…
                            Конфузится!
По-новому
                  улицы Новочеркасска
черны сегодня —
                            от вузовцев.
И вместо звяканья
                              сабель и шпор
на дурнях
                с выправкой цапли —
звенит
           комсомольский
                                    смех и спор
да мысли острее сабли.
Закройся,
                ушедших дней лабаз!
Нет
      шпорного
                     диня и дона.
Ушли
         генералы
                        в бессрочный запас,—
один на Кубани сияет лампас —
лампас голубой
                          Волго-Дона.

ЛИЦО КЛАССОВОГО ВРАГА

...

I. БУРЖУЙ-НУВО

Распознать буржуя —
                                   просто
(знаем
           ихнюю орду!):
толстый,
              низенького роста
и с сигарою во рту.
Даже
        самый молодой —
зуб вставляет
                       золотой.
Чу́дно стрижен,
                         гладко брит…
Омерзительнейший вид.
А из лы́синных целин
подымается —
                        цилиндр.
Их,
     таких,
              за днями дни —
раздраконивал
                        Дени.
А буржуй —
                   завел бородку
(зря соваться —
                          нет причин),
влез,
        как все,
                    в косоворотку
и почти
            неотличим.
Вид
      под спе́ца,
                       худ с лица —
не узнаешь подлеца.
Он вшой
              копошится
                               на вашем теле,
никак
         не лезет
                       в тузы,
гнездится
                под вывеской
                                     разных артелей,
дутых,
          как мыльный пузырь.
Зал
      парадных
                     не любит он,
по задворкам
                      ищите хвата.
Где-то он
                закупает лен,
где-то
          хлеб
                  у нас
                           перехватывает.
Он лавку
               украсит
                            сотнею ваз…
Куда
        государственным органам!
В такую
             любезность
                                обсахарит вас,
что вы
           прослезитесь растроганно.
Не сам
           штурмует,
                            тих да хитёр,
сначала
              движется
                              парламентёр:
он шлет
             в канцелярский за́мок
своих
          расфуфыренных самок.
Бывает,
             раскиснет партиец иной:
— И мне бы
                    влюбиться
                                      в звезду из кино! —
мечтает,
              ничем не замаран…
А частник
                встает
                           за его спиной,
как демон
                сзади Тамары.
«Не угодно ли взаймы?
Что вы?
              Ах!
                    Сочтемся мы!..»
И идет
            заказ
                     на сии дрова
в артель
              гражданина Сидорова.
Больше,
             Сидоров,
подноси
              даров!
И буржуй,
                от чувства великого,
из уральского камня,
                                 с ласкою,
им
     чернильницу с бюстом Рыкова
преподнес
                 в годовщину февральскую.
Он купил
               у дворника брюки
(прозодежда
                    для фининспектора),—
а в театре
                сияют руки
всей игрой
                  бриллиантного спектра.
У него
          обеспечены рублики —
всем достояньем республики.
Миллионом набит карман его,
а не прежним
                     советским «лимоном».
Он мечтает
                   узреть Романова…
Не Второго —
                      а Пантелеймо́на.
На ложу
             в окно
                       театральных касс
тыкая
         ногтем лаковым,
он
    дает
            социальный заказ
на «Дни Турбиных» —
                                    Булгаковым.

Хотя
        буржуй
                    и лицо перекрасил