Жесть

Оглавление

101

Маньяк обвел всех взглядом, улыбнулся… и снова заплакал.

Марина подлила ему еще.

— Они предложили мне сделку — мол, если я возьму вину на себя, то будет закрытый суд, меня признают сумасшедшим… Когда все забудется, через пару лет меня выпустят… дадут много денег и помогут уехать…

— И ты что, повёлся?

— Фраерман намекнул, что есть и силовой вариант, как он выразился… Все мы пешки, говорит, и в долгу перед раскладом. Пойми отца, говорит, — мужик работает для людей, для России, а сынок компрометирует его. Так вышло, что тебе выпала эта роль. Скверная, конечно, но ты должен ее сыграть… И я смирился.

— Да тебя просто грохнули бы через годик! — Терминатор вскочил и заходил по вагону.

— Наверняка, — сказала Марина. — Зачем им нужен ходячий компромат?

— Я тогда не об этом думал, то есть и об этом тоже, но сорвался я из-за другого. Я однажды представил, как я выхожу… Меня встречают Ленский и его сынок — с конфетами, коньяком и… ананасом… дался мне тогда этот ананас! Хлопают по плечу, выдают чек, паспорт, говорят — «Свой в доску!» — и долго трясут мою руку… Я слишком хорошо изучал карьеры успешных личностей, даже детям на Клубе рассказывал. Но я рассказывал далеко не все. Я знаю, как делалась настоящая история этого мира… Что-то обрушилось во мне. И я понял, что я против такого успеха, что я против этой конкретной успешной личности… И что они не дождутся от меня ни помощи, ни, тем более, рукопожатия… Короче, я их всех послал. Сказал, что я с ними не играю.

— Сильно, — признал Терминатор.

Маньяк тяжко вздохнул.

— Сильно только на словах. А на деле… начались уколы. И все сразу поплыло. Появился Федор Сергеевич. Я его потом называл в своем бреду «Тот, Который Помог Вспомнить»… Не знаю, что он со мной делал, просто не помню. Появлялись сны — не мои, чужие. Такие реальные… совершенно ужасные события… В каких-то квартирах я режу женщин… нет, не могу, не могу!

Он сжал голову руками и закачался на стуле.

— Это пройдет, — сказала Марина и попыталась взять его руку. Он отдернулся, будто его ударило током. Он лег щекой на стол. Он не плакал, а просто тоскливо молчал и смотрел в пространство.

Марина потянулась погладить его по голове, но… Терминатор вдруг резко ушел к себе за ширму. Ревнует, поняла она. Ее рука на полпути остановилась.

Ревнует к состраданию…

— В моменты просветления мне говорили, что это не сны, а реальность, — вновь заговорил маньяк. — Что меня выводили на заранее присмотренных жертв, запускали в их квартиры, где я под действием гипноза и наркотика совершал все эти зверства… А потом, помню, я кому-то подробно рассказывал, как и за что убивал людей… А потом была консервная банка… потом мне подсунули консервный нож…

Терминатор вернулся, разлил спирт по стаканам и сказал:

— Ну и дела.

— Да, — согласилась Марина. — Прямо роман. Дюма, «Железная маска»… — она заметила, как вздрогнул бывший солдат и поспешно сказала: — Извини.

— Ничего, привык, — откликнулся тот.

— Вот, вы уже мне не верите… — маньяк шмыгнул носом. — Я и сам себе не верю…

— Ты же чувствуешь, что мы тебе верим, — сказала Марина. — Хотя, может быть, мы все трое — не в себе…

— Ну, и как ты вырвался? — спросил Терминатор.

— Подожди, — она накрыла своей рукой его руку. — Это как раз я примерно представляю. Ему устроили побег. Я даже догадываюсь, кто… не знаю только — с какой целью. Есть вопросы гораздо более важные.

Профессиональный кураж раскручивался в ней, как сорванная пружина в часах. В такие моменты ее могло занести куда угодно — в небо, к центру земли, черту на рога…

Маньяк неожиданно распрямил спину и сел, сложив руки на коленях. Как школьник перед строгим учителем. От его слабости не осталось и следа.

— Я готов ответить, — сказал он. — Ваши вопросы, Марина, чрезвычайно серьезны…

…Обочина шоссе была забита: милицейские «Жигули», УАЗы и «Альфы-ромео», машины ДПС (у некоторых до сих пор включены мигалки), несколько омоновских автобусов, грузовики внутренних войск. Бесцельно бродили чины из разных ведомств, вяло переругиваясь. Из микроавтобуса выгружались кинологи с собаками. Собаки не лаяли и не огрызались, вели себя явно дисциплинированнее людей. Между дорогой и лесом торчало несколько палаток — для начальства. По шоссе проезжали редкие машины, на всякий случай снижая ход…

Двое стояли на самом краю обочины.

Полковник Лебедев рассматривал в бинокль садоводства — как полководец в утро решающей битвы. Шоссе находилось на некотором возвышении, так что видимость была хорошая. Справа от себя он видел разгорающийся пожар: очевидно, там и была пресловутая Банановая улица… Упустили, думал полковник. Опоздали. Обделались… Кукольные фигурки, среди которых различались и омоновцы, и местные бродяги, суетились в зоне пожара, стараясь его локализовать. Обливали водой стены соседних домов, не давая пламени перекинуться. Рубили деревья и кусты вдоль узеньких улиц, надеясь, что улицы станут преградой. Однако дул ветер, а пожар шел верхом. И вообще, без умелого руководства, действуя разрозненными группами, люди были обречены на неудачу. Пожарные машины пока не прибыли, вертолеты где-то застряли, между тем, полоса возгорания неумолимо расползалась, двигаясь к лесу… Ну и фиг с ними, думал полковник. Владимиру Алексеевичу меньше сносить придется…

Лейтенант Тульская стояла рядом. Она помалкивала, отлично понимая состояние мужчины. Идеально вышколенная женщина. Говорила, когда можно, и только то, что нужно. Милицейская форма подчеркивала ее, так сказать, формы телесные. Незаурядные, надо признать, формы — тугие, рельефные, классически правильные. Не зря даже сейчас, в момент такого напряжения, проходящие мимо мужики бросали в ее сторону недвусмысленные взгляды.