И один в поле воин

Оглавление

— Так точно!.. Разрешите один вопрос, герр оберст?

— Прошу.

— Вы назвали полицию сбродом, следовательно, вы о ней не очень высокого мнения?

— Не высокого? Слабо сказано, мой мальчик!

— В таком случае зачем же ее вооружать, организовывать?

Бертгольд невесело улыбнулся.

— У нас недостаточно сил, чтобы держать во всех населенных пунктах свои гарнизоны. Это раз. Второе, и главное, состоит в том, что завербованные в полицию не могут не стать злейшими врагами партизан. Они вынуждены бороться с ними хотя бы для того, чтобы спасти себе жизнь. К сожалению, полиция рекрутируется по большей части из темных людишек и дезертиров русской армии. А дезертир прежде всего трус и трусом останется, какой бы мундир он ни надел.

— Когда я могу приступить к выполнению?

— Через час к отъезду все будет готово. Сегодня и завтра ты проведешь инспектирование, а послезавтра, в десять утра, подашь рапорт — «Зеленая прогулка» может быть назначена внезапно. Части будут подняты по тревоге. Кстати, следует проверить готовность полиции собраться по тревоге. Это особенно касается полицейских отрядов в районе села Подгорного, которым ты отдашь распоряжение блокировать лес на участке от Подгорного до Иванкова. Конечно, о предстоящей операции никто не должен не только знать, но даже догадываться. Ясно?

— Вполне. Разрешите идти?

— Иди и постарайся как следует отдохнуть… Постой-ка, чуть не забыл. Сегодня я получил письмо из дому, здесь есть строки, касающиеся тебя. Вот здесь.

Бертгольд отчеркнул в письме ногтем нужное место, подвернул верх листка и протянул его Генриху. Тот пробежал глазами отчеркнутые строки, поднял растроганный взгляд на оберста и снова, уже не торопясь, перечитал написанное.

— Я сейчас же, сию же минуту напишу фрау Эльзе! — воскликнул он взволнованно, возвращая письмо. — Теперь я считаю, что имею право это сделать.

— Что же, это делает честь твоему сердцу. Я как раз отправляю письмо и, если хочешь, припиши несколько строк. Можешь располагаться здесь, в моем кабинете.

Письмо Генриха, однако, не уложилось в несколько строк.

«Многоуважаемая фрау Бертгольд! — писал он. — Только что благодаря господину Бертгольду я пережил счастливейшие минуты: он дал мне прочитать то место в письме, где вы пишете обо мне. С безграничным волнением узнал я, многоуважаемая фрау Бертгольд, что вы хорошо меня помните еще с детства, и, зная, что я остался совершенно одиноким, выказали ко мне столь искреннее чувство, которое я не могу назвать иначе, как материнской любовью. Я счастлив, когда думаю, что у меня снова есть семья. Господин Бертгольд уже считает меня своим сыном, а я его отцом. Теперь же, с вашего разрешения, я буду считать, что у меня есть и мать. Могу ли я быть уверен, что у меня есть и сестра? Несмотря на то, что я был маленьким, когда в последний раз видел вас, ваша доброта и нежность, с которой вы тогда ко мне относились, живут и будут жить в моей памяти. Хотелось бы о многом написать вам, а еще больше увидеть вас. Я счастлив от самого предчувствия этой встречи. Я буду всячески стремиться к этому и воспользуюсь малейшей возможностью приблизить встречу. Но до встречи я позволяю себе надеяться получить от вас хоть маленькое письмо. Поцелуйте за меня Лору, я чуть не написал «малютку Лору», потому что такой она сохранилась в моей памяти. Если бы она оказала мне великую милость и написала, как брату, я стал бы еще счастливее. С вашего разрешения целую вас

Ваш сын барон фон Гольдринг».

Генрих протянул написанное оберсту.

— Я прошу вас прочитать, герр оберст! Я опасаюсь, не слишком ли я смело…

Бертгольд остановил его движением руки, не отрывая глаз от письма.

— Ты написал, как почтительный и любящий сын! — сказал он растроганно и, подойдя к Генриху, обнял его.

— Ну, а теперь иди. Пора отправляться в дорогу. И очень прошу, не забудь взять автомат.

Когда Генрих был уже на пороге, Бертгольд еще раз остановил его:

— Я забыл сообщить тебе одну пикантную новость: советский трибунал заочно присудил тебя к расстрелу как изменника родины. Об этом сообщил мне капитан Кубис. Он работает по линии агентурной разведки, а наша разведка, слава богу, еще располагает хорошими агентами.

— Новость действительно пикантная! — Генрих рассмеялся, но вдруг оборвал смех. Лицо его стало суровым, и глаза с вызовом блеснули.

— Я могу погибнуть при любых обстоятельствах — ни за что в нашем мире ручаться нельзя. Но одно я знаю твердо: изменником родины я никогда не стану!

Щелкнув каблуками, он вышел из кабинета.

Разговор с Бертгольдом взволновал Генриха. Первые часы его работы в штабе Бертгольда не должны были вызвать ни малейшего подозрения. И вдруг на тебе. Такое обвинение! Ведь когда оберст брал у него отпечатки пальцев, он нарочно отвернулся от карты, лежавшей на столе.

«Но кто же мог передать советскому командованию план операции? Кто?»

СОБЫТИЕ В ПОДГОРНОМ

Весть о том, что в село Подгорное прибыл небольшой немецкий отряд во главе с офицером, была получена в штабе партизанского отряда как раз в тот момент, когда с Большой земли по радио передали очередное задание: всячески затруднять гитлеровцам переброску свежих сил на смену разгромленным во время последнего неудачного наступления, постараться во что бы то ни стало разведать планы немецкого командования и любой ценой раздобыть «языка».