И один в поле воин

Оглавление

— Оно дало мне возможность поговорить с отцом, и это меня немножко компенсировало! — весело перебил его Генрих.

— А представляете, что было б с нами, если бы вы на несколько минут задержались и погибли при взрыве? — сам ужасаясь своему предположению, спросил Лемке.

— Ну, я устал. Прикажите подать машину.

— О, пожалуйста! Но я надеюсь, что вы не забудете своего обещания помочь нам?

— Чем смогу. — Генрих поклонился и вышел. Минут через пятнадцать он уже спал крепким сном.

МОНИКА ЕДЕТ В БОНВИЛЬ

Заподозрить мадам Тарваль в стремлениях к высоким идеалам, а тем более к таким, которые требовали от нее каких-либо материальных жертв, было трудно. Еще так недавно круг ее интересов ограничивался желанием уж если не расширять, то во всяком случае удерживать на достигнутом уровне гостиницу и ресторан при ней, доставшиеся ей от покойного мужа. И надо сказать, что она проявила себя как достойная наследница и распорядительница воли покойного. Правда, расцвету этого дела благоприятствовали не только ее хозяйственные способности, а и некоторые специфические условия Сен-Реми, славившийся как курортный городишко, весь год, за исключением поздней осени, был наполнен множеством приезжих. Они охотно пользовались гостиницей и кухней мадам Тарваль, так как хозяйка умела создать тот уют, который закрепил за ее домом славу порядочного, семейного пансиона. Это впечатление, возможно, усиливало и то, что двое детей мадам Тарваль, сын Жан и дочка Моника, не болтались под ногами отдыхающих, а в меру своих сил помогали матери. Мадам Тарваль считала: дети с малолетства должны приучаться к мысли, что ничто в жизни не дается даром.

Жан и Моника стали взрослыми. Все, казалось, шло хорошо, и мадам заранее распланировала, как она обеспечит будущее своих детей. Дочке она завещает ресторан, а гостиницу — сыну.

Война разбила все планы. Правда, гостиница не пустовала. Большая часть номеров была занята постоянными обитателями, беженцами из Парижа и вообще с севера. Беженцы не спешили возвращаться обратно, туда, где был установлен более суровый оккупационный режим. В Сен-Реми он был все-таки прикрыт хоть фиговым листком договором между немецким командованием и правительством Виши об «охране района». Беженцы пользовались и рестораном, но прежней прибыли не было. Дела мадам Тарваль пошатнулись. Одно дело курортники, которые приезжают развлекаться, заранее отложив для этого деньги, и совсем другое постоянные обитатели, дрожащие над каждым су, ибо они и сами не знают, насколько им хватит их средств, и даже не представляют себе, когда можно будет вернуться домой. К тому же мадам Тарваль должна была систематически помогать матери, которая жила с младшей дочерью в деревне Травельса. До войны младшая сестра мадам Тарваль Луиза жила в Париже — там работал ее муж, Андре Ренар, по профессии авиационный инженер. Но Андре Ренар в 1939 году был призван в армию, служил в авиации и, вероятно, погиб, так как Луиза за все время не получила от него ни одного письма. Вскоре гитлеровцы конфисковали все имущество Андре Ренара, и Луизе пришлось покинуть Париж и переехать к матери, в небольшую деревеньку километрах в тридцати от Сен-Реми.

Конечно, было бы лучше жить всем вместе. Сестра помогала бы в ресторане. Но мадам Тарваль не могла пойти на это. Не потому, что она не любила сестру, а из простейшей осторожности. Если б гестаповцы узнали о том, что жена Ренара живет у сестры, то ресторан, да и сама его владелица считались бы неблагонадежными. Немецким офицерам запретили бы посещать ресторан, а это еще больше подорвало бы дело. Как-никак, а самая большая часть доходов поступала именно от этих постоянных клиентов. Нет, о том, чтобы взять к себе сестру, нечего было и думать. Мадам Тарваль даже переписку с ней тщательно скрывала, особенно после того, как Жан пошел в маки.

Да, ее маленький Жан, ее единственный сын должен был пойти в партизаны. С того дня, как это произошло, мадам Тарваль не знала ни минуты покоя. Хорошо еще, что об этом не дознались гестаповцы. Для них Жан не вернулся с фронта, погиб в бою или попал в плен. А что, если дознаются? Ведь один раз его уже задержали в горах. К счастью, он наскочил на этого барона, верно, ее материнские молитвы сделали так, что барон отпустил его. Иначе чем можно объяснить его странный поступок? А может, барон узнал в Жане брата Моники? Нет, этою не может быть. А Жан каким был, таким и остался, беззаботный, глупый мальчишка. Хоть он и старше Моники, а ведет себя хуже легкомысленной девушки.

Вот на Монику она может положиться. Та не такая. Правда, она ненавидит немцев и по временам ведет себя чересчур резко, но в то же время не переступает границ. Даже барона фон Гольдринга согласилась обучать французскому языку. Конечно, барон совсем не похож на немца. Вежлив, как настоящий француз, и очень сердечен. С того времени как он отпустил Жана, мадам Тарваль ежедневно открывает в нем новые достоинства. Только настоящий рыцарь способен на такой поступок. Жан передал через Монику, что он просто остолбенел от удивления, когда все это произошло. Кстати, откуда Моника узнала о Жане? Мадам Тарваль припоминает частые поездки дочери на велосипеде, и ее бросает в жар. А что, если и Моника тоже связана с партизанами?

Мадам Тарваль начинает сопоставлять и анализировать то, что раньше проходило мимо внимания.

Да, часто в середине дня, когда столько работы, Моника бросает все и, сославшись на головную боль, куда-то уезжает… Потом приветы от Жана… Что-то очень часто передает их Моника. Или такое заявление: «Если тебя спросят, мама, скажешь, что Франсуа мой жених». Тогда она восприняла это как шутку и улыбнулась. Длинноносый Франсуа и ее красавица Моника! Теперь мадам Тарваль не до смеха. Постепенно она начинает понимать, что ее дочь что-то скрывает от нее. Боже, что, если кто-либо узнает об этом! Ведь Жан в горах, в относительной безопасности, и Монику каждую минуту могут схватить. Прочь эти мысли, от них можно сойти с ума. И мадам Тарваль лукавила сама с собой, отгоняла страшные подозрения, издевалась над собой, называла себя трусихой, но совсем избавиться от беспокойства не могла.