И один в поле воин

Оглавление

ВРАГ И ДРУГ ИДУТ ПО СЛЕДУ

«Ох, как болит голова, как сильно болит голова!»

То ли наяву, то ли в бреду Генрих видит, как над его кроватью склоняется мать. Она кладет прохладную ладонь на лоб сына, и на миг ему становится легче. Но только на миг. Потом снова начинает стучать и дергать в висках… А откуда взялись эти двое — Миллер и Шульц? Они по очереди бьют его по голове чем-то тяжелым. Что им от него надо? Ах да, они хотят, чтобы он назвал свое настоящее имя… Я Генрих фон Гольдринг, я Генрих фон Гольдринг… барон… Где это выстукивает маятник? Да ведь это же мамины часы, что висят над диваном! Только почему они оказались тут, над самым ухом? Вот сейчас маятник качнется и попадет ему прямо в висок… Надо сделать усилие и отвести его рукой, вот так поднять руку и…

Генрих вскрикивает от резкой боли в плече и просыпается. Две фигуры, в головах и в ногах кровати, стремительно вскакивают со стульев. Что это Курт и Моника? Почему они здесь? И почему так нестерпимо болит голова?

— Герр обер-лейтенант, врач приказал, чтобы вы лежали спокойно.

Курт наклоняется и поправляет подушку под головой Генриха. Моника молчит. Она отжимает над тазом с водой белую салфетку и кладет ее Генриху на лоб. С минуту он лежит, закрыв глаза, стараясь вспомнить, что произошло. Действительность все еще переплетается с виденным во сне. И вдруг страшная мысль о том, что он бредил вслух, возвращает Генриху сознание.

— Меня душили кошмары… Может быть, я кричал и говорил во сне? — спрашивает он небрежно, а сам со страхом ждет ответа.

— Нет, герр обер-лейтенант, вы только стонали, все время стонали… Мы с мадемуазель Моникой хотели вновь посылать за доктором.

Только теперь Генрих замечает, что и у Моники, и у Курта глаза покраснели от бессонной ночи.

— Я причинил вам столько хлопот, мадемуазель Моника, и тебе, Курт, растроганно говорит Генрих и пытается подняться.

— Нет, нет, лежите! — вскрикивает Моника встревоженно и наклоняется над Генрихом, чтобы переменить компресс…

Милое, такое знакомое лицо! Оно словно излучает ласку матери, сестры, любимой… И руки ее тоже излучают нежность. Как осторожно они прикасаются к его лбу. Вот бы прижаться щекой к прохладной ладони и заснуть. И спать долго, ведь ему нужно так много сил!

На протяжении дня Миллер дважды приходил к Гольдрингу. Но поговорить с ним ему так и не удалось. А между тем начальник службы СС сделал все возможное, чтобы выяснить обстоятельства нападения на обер-лейтенанта. Он сам тщательно обследовал место, где был найден потерявший сознание Генрих. Под одним из кустов он нашел с десяток гильз от немецкого автомата. Возможно, в Гольдринга стреляли из того самого оружия, которое он ездил получать в Бонвиль.

Нападение на состав с оружием — вот где надо искать ключ ко всем остальным событиям! А именно здесь вся служба СС топчется на одном месте. До сих пор не удалось установить даже точной картины нападения на поезд. Показания солдат, бывших в охране, очень неполные, а зачастую и противоречивые. Лучше всех, конечно, мог бы рассказать обо всем обер-лейтенант Фельднер, сопровождавший эшелон. Но он все еще в тяжелом состоянии, и врачи не пускают к нему. Очень хотелось бы посоветоваться с Гольдрингом и поделиться своими планами. После нападения на эшелон из Берлина пришло предписание усилить борьбу с маки, а когда там узнали о нападении на туннель, Миллеру строго приказали ежедневно рапортовать о мерах по ликвидации партизанского движения.

Пробил час, когда он может и должен продемонстрировать высшему командованию свои способности и доказать, что он достоин работы в значительно большем, масштабе, нежели участок дивизии. Именно для этого Миллеру и пригодится Гольдринг. Стоит ему в двух-трех письмах к генералу Бертгольду упомянуть об активности и инициативе местного начальника службы СС, и Миллеру обеспечено повышение в чине. Особенно если он поймает тех, кто учинил нападение на Гольдринга. О, тогда Бертгольд сделает для него все возможное! Итак, необходимо немедленно выследить виновников нападения на барона… А если не удастся напасть на их след? Ну что ж, в таком случае есть другой выход — арестовать нескольких крестьян, обвинить их в связи с маки, хорошенько нажать… и признание о нападении на Гольдринга в кармане! Но это дело завтрашнего дня, а сейчас надо непременно, как можно быстрее, повидаться с Генрихом.

Сегодня Генрих впервые поднялся с постели, и у него снова разболелась голова, в глазах потемнело. Визит Миллера был очень некстати. Но уклоняться далее от беседы с ним было небезопасно. Тем более, что сейчас надо быть в курсе всех дел. Сообщения немецкого командования говорят об отчаянных атаках ударной группы Манштейна, которая любой ценой старается прорвать кольцо, окружившее армию Паулюса. Советское радио сообщает о переходе советских войск в наступление и на других фронтах. События развиваются с нарастающей быстротой, и отлеживаться в такое время просто нельзя.

Миллер вошел в номер Генриха возбужденный, сияющий.

— Генрих, дорогой мой… вы разрешите так вас называть? Я буквально сбился с ног, разыскивая тех, кто стрелял в вас. И я найду их, обязательно найду! Арестую десять, двадцать человек, сам буду допрашивать, а найду. У меня и мертвый заговорит! — Миллер горячо пожимал руку Гольдрингу.

— Я совершенно убежден, что не причиню вам таких хлопот, герр Миллер.

— Миллер? Вы меня обижаете! Меня зовут Ганс, и если вы уже согласились, чтобы я без церемоний называл вас просто Генрихом…