Мы всякую жалость оставим в бою…

Оглавление

112

Коммодор Ричард Муркок. Аэродром Кенли

Нас поднимают по тревоге. Началось вторжение, требуется срочно поднять все машины в воздух! Наши верные «Харрикейны» второй модификации выкатывают из подземных убежищ. В эскадре осталось всего двенадцать машин, и это кажется чудом. В соседних частях и этого нет. Всё потому, что мы стояли в резерве, и нас почти не посылали в бой, тем не менее в нашей части одни ветераны, собранные со всего Королевского флота асы. У каждого за плечами не один бой. И не один сбитый немец. После того как была почти мгновенно завовёвана Франция, наш последний союзник на материке, все самолёты противника начали бомбёжку моей страны. Все восемь тысяч самолётов. Сначала они подавили всякое сопротивление истребительной авиации — не обращая внимания ни на что, русские, немецкие, итальянские пилоты набрасывались по десять-пятнадцать машин на одного нашего и добивались успеха. Перечёркнутое тонкой струёй дыма небо, и ещё один британский пилот сбит… Враги брали количеством и коварством. Это вначале. Затем они набрались опыта и уже стали побеждать умением. Наши кадровые пилоты были выбиты в течение полугода непрерывных воздушных боёв. Если Союзные лётчики могли чередоваться и отдыхать, то мы постоянно находились в воздухе: не выдерживали машины, измученные пилоты рано или поздно совершали ошибку, которая становилась роковой и последней в их жизни. Массированными налётами бомбардировщиков были уничтожены вначале военные заводы, выпускающие самолёты и двигатели для них, затем «джерри» и «Иваны» принялись за остальные предприятия. Вскоре началась нехватка сырья и стратегических материалов, в первую очередь топлива для наших машин… Попытки закупить их в Америке провалилась. Нет, согласие мы вначале получили. Но Союз объявил что вводит трёхсотмильную карантинную зону вокруг британских островов, и любое судно любой страны вошедшее в неё будет уничтожено. После потопления десятка транспортов шум в Сенате подняли изоляционисты, поддержанные нацистскими деньгами, и поставки нам были запрещены. Все товары, предназначавшиеся к отправке нам, с удовольствием выкупили члены Тройственного Союза. И все были счастливы. Мы пытались доставлять необходимое нам подводными лодками, но сколько груза можно привезти на неприспособленном для этого судне? Почти ничего. Вскоре начался хаос и самое страшное — голод. Гражданское население по карточкам почти не получало никаких продуктов, всё, что удавалось достать нашим интендантам уходило в армию. По всей стране вспыхивали голодные бунты, впрочем быстро сошедшие на нет, так как колонны демонстрантов были желанной целью вражеских лётчиков. Люди роптали и требовали от правительства действий. Но что мы могли? Без топлива, без самолётов, без пилотов, наконец?! Ничего… Самое страшное началось после Рождества. В нашем небе появились новейшие вражеские машины на реактивной тяге, на которых летали отборнейшие асы. Достаточно сказать, что ни один из этих самолётов мы не смогли сбить. А вот они могли… И делали с нами всё, что хотели… Как я мог тягаться с аппаратом, который имеет высотность и скороподъёмность почти в полтора раза выше, не говоря о скорости почти наполовину больше моей? А оружие?! Четыре двухфунтовые автоматические пушки в носу! Через неделю после их появления ни один британский самолёт не поднимался в небо, и враг захватил полное господство в небе. Только ночью наши солдаты могли передвигаться по дорогам, и то, соблюдая строжайшую светомаскировку. Наша гордость, Королевский Град-Флит был почти полностью уничтожен массированными налётами целых воздушных флотов, о чём лорд «Хау-Хау» с гордостью возвестил на весь мир из Берлина. Весной же налёты вообще шли беспрерывно — наши города и деревни были стёрты с лица земли и превращены в груду развалин, наши поля сожжены на корню и превращены в лунные пейзажи, на дорогах валялись никем неубираемые трупы погибших и умерших от голода. Последняя демонстрация в Лондоне перед Королевским Дворцом, почему-то не трогаемым врагами, требовала капитуляции. Её расстреляли верные правительству части, а Черчиль объявил о том, что это выступление было инспирировано русскими агентами…

…Я поднимаю машину в воздух. Мягко шуршит «Ролс-Ройс», несущий меня ввысь. В зеркале вижу, как следом за мной взмывают остальные самолёты, вот мы берём курс на юг, к побережью. Лететь нам совсем немного, Канал совсем близко… Сколько видит глаз — всё забито вражескими кораблями. Небо вокруг нас покрывается чёрными облачками разрывов. На вид они безобидны, даже красивы, но каждое облако — это тучи осколков, несущих смерть для нас и наших самолётов. Слышу короткий вопль в наушниках — задымил и пошёл на снижение наш самый молодой пилот, Джо Гаррисон. Снаряд разорвался прямо под его «Харрикейном» и разнёс в клочья маслорадиатор. Что это?! Толстые огненные трассы прошивают пространство вокруг нас: вражеские истребители! Спасайся, кто может! Рву ручку на себя и одновременно утапливаю педали, мой истребитель начинает беспорядочно вращаться вокруг своей оси и одновременно уходит вверх, это спасает меня от верной смерти: очередь, предназначавшаяся моей плоскости проходит мимо… Бочка. Иммельман. Петля Пегу. Пока мне везёт. Замечаю улыбающееся лицо в промелькнувшем мимо раздутом теле машины с русскими опознавательными знаками. Внутри всё холодеет — весь борт украшен множеством флажков, обозначающих сбитые им самолёты… В наушниках вопли погибающих друзей, горящих заживо в пылающих машинах. От их нечеловеческих криков под плотно облегающим голову шлемофоном шевеляться волосы. Но я не хочу погибать, выжимая из машины всё что можно и нельзя я прижимаюсь к земле и петляя несусь обратно к аэродрому. Удачный камуфляж прячет меня, он сливается с местностью и я пропадаю из поля зрения вражеских истребителей. Вслед мне звучат проклятия погибающих последних лётчиков Королевских военно-воздушных Сил…