Мы всякую жалость оставим в бою…

• Предыдущая
• 60/141
• Следующая

Подполковник Всеволод Соколов

Четвертый день канонады. Вчера мы прибыли в Бастонь и теперь стоим в исходном районе. Если пройти немного вперед, то в бинокль будут видны передовые укрепления линии Мажино. Небо черно от самолетов: летучий народ делает свое дело и на той стороне слышен вплетающийся в артиллерийский рев грохот бомбовых разрывов.

Мы ждем команды. Вчера нам раздали карты полосы наступления, а до того, в штабе танковой группы, демонстрировали рельефный макет местности с указанием всех укреплений и ансамблей. Сегодня или, в крайнем случае, завтра мы начинаем.

Вот уже третий час как мы сидим по машинам. Мягко урчат дизеля на холостом ходу, в тусклом свете лампочек матово блестит боеукладка. Пожалуй, впервые в жизни мне не страшно перед боем. Ну… или почти не страшно. Нет у вас, грязные галлы, орудия, способного пробить броню моего ЛК. Я удовлетворенно улыбаюсь, вспоминая показательный обстрел ЛК на опытном полигоне. Четыре сорокопятки старались изо всех сил. Каждая выпустила по двенадцать снарядов. Потом мы осматривали так и не пробитую броню нового чудо-оружия России. Так что я спокоен. Почти…

— Скала! Скала! — взрывается в моей голове голос комбрига Махрова. — Ответьте Горе!

— Скала слушает.

— Ты там что спишь, что ли?! Нашел время дрыхнуть, мать …….!

— Никак нет, господин генерал-майор!

— А если «никак нет», так давай двигай! Начали!

— Понял Вас, Гора, начали.

— С Богом!

Шелчок переключателя.

— Беркуты, Беркуты, я — Скала! Начали!

Ротные отзываются, и, окутавшись сизым дымом дизельных выхлопов, машины начинают движение. Мерный гул танковых моторов, лязг траков, далекая стрельба — все это сливается в неповторимую симфонию боя. Мы рычим вместе с двигателями, воем вместе со снарядами. Начали! Начали!! Начали!!!

Впереди показалась полоса «зубов дракона». Два передних ЛК уже ведут по ним огонь. Трехдюймовые болванки крошат бетон, обнажая спутанную траву арматуры. Словно линейный корабль мерно разворачивается «Горыныч» и, повернув обе свои бронированные «головы», извергает огненный ураган снарядов. В полосе надолб появляется проход, и, точно, вода, нашедшая слабину в плотине, мы мчимся вперед неудержимым потоком. И так же как вода, пройдя полосу заграждения, мой батальон растекается по полю, устремляясь к бункерам.

Французы ведут яростный огонь. Внутри машин стоит страшный грохот. Удары снарядов по броне отдаются болью в ушах. Но ни одна «коробочка» не останавливается: не по вашим зубам, мерзавцы, русская броня!

Далеко впереди нас встают огневые столбы разрывов. Это глухари прорабатывают минные поля. Из своей командирской башенки я вижу, как ЛК-вторые из роты Бороздина, неторопливо поворачивая свои громадные башни, методично всаживают чудовищные снаряды в амбразуры укреплений. Лавриенковские ЛК-1 действуют иначе. Они подходят к вражеским сооружениям чуть ли не вплотную и быстро-быстро всаживают несколько снарядов, пытаясь попасть внутрь ДОТа.

Внезапно в полуразрушенном укреплении оживает французский сорокасемимиллиметровый антитанк. По нашей броне великанской кувалдой грохочут попадания. Но для путиловского детища это пустяк, мелочь.

С короткой остановки мой наводчик Колыбанов кладет в амбразуру бронебойный снаряд. У меня отменный наводчик, едва ли не лучший в бригаде. Еще при формировании я выцепил из общего строя этого парня с чуть прищуренными холодными глазами. И ни разу не пожалел о своем выборе. Сколько ни просил меня наш комбриг, милейший Алексей Михайлович, сколько ни уговаривал, Колыбанова я ему не отдал. И не отдам. Самому нужен.

— Снаряд! — орет Колыбанов.

Звонко раскатывается по башне орудийный выстрел. Молодец! Двумя бронебоями расширил амбразуру и теперь шлет туда осколочную гранату. Можно двигаться дальше — «орудие приведено к молчанию».

Ого! Все-таки одного достали! У Лавриенкова снарядом заклинило башню. Да что же он такое творит, животное?! Ах, каналья, да он же своим бортом закрывает амбразуру!!!

— Беркут-1, Беркут-1, я — Скала!

— Слышу Вас, Скала, — несется сквозь грохот боя и треск помех голос Дмитрия.

— Приказываю немедленно выйти из боя! Беркут-1, выходи из боя, ненормальный!

— Скала, Скала, я — Беркут-1. Вас не слышу.

— Беркут-1! Прекрати валять дурака, мать… и перетак ее! Убирайся на …, ты, б…!

— Скала, Скала, я — Беркут-1. Не слышу Вас.

— Скала, Скала, здесь Беркут-2, — вмешивается в нашу великосветскую беседу Бороздин. — Пусть Митька отъедет, мы въе…!

— Беркут-2, я — Беркут-1. Понял Вас, отхожу.

Вот черти!..

* * *

Прошло уже полтора часа боя. Первая линия укреплений прорвана в полосе семь километров. Четыре трехпушечных ДОТа, два ротных укрытия, несколько мелких пулеметных точек, артбатарея. Были. Утром. Сейчас на их месте избрызганное красным бетонное крошево, торчащий металл, словно истоптанный сапогами былинного Святогора, воронки. И ничего больше. У нас потерь нет.

Генерал-майор Махров отдает приказ двигаться к первой точке снабжения. Наши бронированные мастодонты идут тремя колоннами, точно стадо невиданных животных шествует на водопой. Я открываю люк, и, теперь уже совершенно спокойно, оглядываюсь.

Броня наших великанов покрыта выщербинами и кавернами и больше всего напоминает карты лунной поверхности. Двоих «Корниловых» ведут на буксире. У одного ЗГ видно пробило маслопровод, и он движется окутанный клубами черного дыма. Видимо пытается оправдать название…

Я снимаю шлемофон и подставляю лицо майскому ветерку. Он доносит до меня неповторимый запах войны: крови, земли, дыма разрывов и дыма выхлопов. Раньше этот запах действовал на меня как добрый глоток водки или прыжок в холодную воду. Но теперь это прошло…

• Предыдущая
• 60/141
• Следующая