Поветлужье

Оглавление

101

Глава 22

Спазмом сжалось горло, дрогнуло в гримасе лицо, а зрачки суматошно забегали под закрытыми веками... Высыпавшая у висков мелким бисером испарина стала собираться крупными каплями... Крик, разбившись изнутри о плотно сжатые челюсти, переродился в еле слышный стон. Глаза открылись, осознание окончившегося ночного кошмара заставило тело приподняться на локте, а голову мотнуться из стороны в сторону, сгоняя остатки сна.

Вокруг стояла тишина, которую нарушал только мерный плеск воды о деревянную обшивку насада, вытащенного носом на речной берег. Иной раз корма корабля покачивалась, отзываясь на особо сильные порывы ветра, нагонявшие на нее волну и разгонявшие рваными клочьями туман, скопившийся над водной гладью, засовывая его обрывки под прибрежные кусты тальника. Однако спустя мгновение стихия воздуха успокаивалась, и непроницаемая белесая вуаль опять сползала в речное русло, прикрывая от любопытных глаз любое движение на его поверхности.

Протерев глаза, полусотник пробрался меж спящих вповалку тел и выскользнул из-под набухшего влагой тента, натянутого поверх большей части набойной лодьи. Потянувшись, спрыгнул на прибрежный песок, успев кивнуть дозорному, который вслушивался в ночной сумрак, подернутый отблесками скорого рассвета, опершись спиной на задранный нос судна.

- Сегодня ночью еще выспался, - мысленно проворчал себе Михалыч, плеская на лицо пригоршню зачерпнутой речной воды, - но если так пойдет далее... Закончится все психушкой или, за отсутствием тут упомянутого учреждения, буду местным юродивым. Это же надо, никогда вроде не отличался повышенной впечатлительностью, а так прижало...

Всю последнюю неделю полусотнику снились лица казненных им новгородцев, отчего он вскакивал после полуночи и остаток времени, предназначенного на сон, возился на лавке, неожиданно становившейся жесткой и неудобной. Не помогали ни усиленные вечерние тренировки, когда он от изнеможения еле затаскивал свое тело в дружинную избу, лишь силком заставляя себя перед этим ополоснуться, ни крепкий хмельной мед на ночь. Нет, засыпал то он мгновенно, голова не успевала коснуться подложенной под нее руки. Однако, каждую ночь сплошная вереница искаженных мукой лиц, что-то ему кричащих, срывала с него покров сна и заставляла все оставшееся до рассвета время проводить в бессонном бдении, сбивая в ком подложенную овчину. На пятый день раздосадованный его несобранностью воевода высказал ему все, что думает о его бесконечных промахах, а выслушав ответ и подивившись, что не заметил ночью его страданий, отправил в Сосновку к лекарям. Только там, разнежившись после массажа, который ему устроил Вячеслав, напившись горячего взвара из каких то душистых трав, Михалыч проспал до утра. Однако видения не ушли, и проснулся он снова в поту и с лихорадочно блестевшими глазами. В ответ на его молчаливый вопрос сидевший с самого рассвета около постели лекарь начал говорить, время от времени прищелкивая пальцами и раскачивая рукой:

- Читал я как-то в одной жел... популярной газетенке, что ученые нашли какую то частицу, которая может нести в себе информационное поле человека. Полураспад ее составляет девять дней, а почти полный распад, эээ... есть у них какое-то стандартное исчисление типа девяноста процентов, так вот он происходит за сорок дней.

- И что, ты меня этими баснями собираешься кормить? Али... часом ты не ударился в религию? - хмыкнул Михалыч, почесав затылок.

- Я про то сказать хотел, что мысль... она ведь тоже материальна. Человек думает, а это значит, что его мозг что-то излучает. А кто-то... большой и добрый... хм... может потом изучить его мысли и оценить его поступки. Бог это или кто другой, но возможность такая есть, - рассудительно проговорил Вячеслав, начиная наливать через тряпицу в закрывающийся берестяной туесок какой-то настой. - Как существует вероятность возможности, что иной мозг может остаточные сильные излучения после чьей-то смерти улавливать и... по ночам их осмысливать.

- Эээ... А... Да... - только и мог вымолвить Михалыч, обдумывая, не сошел ли его земляк с ума.

- Не сошел, не сошел... - в очередной раз проворчал лекарь, отвечая на невысказанный вопрос о своем здоровье. - Считай, что это психотерапия такая, на тебе отрабатываю. Чем еще лечить народ прикажешь, одними травами? Так вот, потом доложишь, на девятый или сороковой день тебя видения отпустят. Иди с богом, настой на ночь принимай по большому глотку.

С тем больной и ушел, успев напоследок поведать сплетни о последних новостях из Переяславки. Сплетни, потому как сам за происходящими там событиями не успевал следить, лишь краем уха за вечерними разговорами узнавая, что происходит у него под боком. Начав же принимать по вечерам горьковатый настой, приготовленный Вячеславом, Михалыч стал высыпаться. Приходящие же под утро кошмары были, надо признать, достаточно легким ответом с небес на совершенный поступок...

***

Гулко хлопнул, разлетевшись брызгами, мелкий мокрый песок под ногами спрыгнувшего с носа насада воеводы, а чуть позже раздался и гомон просыпающейся дружины, выведя, наконец, Михалыча из состояния задумчивости.

- Никак заснул ты, Иван, на бережку то? - воевода пристроился рядом, ополаскивая лицо теплой поутру речной водой. - Вышел, сидит, не ворохнется... Ужо добрых четверть часа.

- Ну уж, четверть...

- Долго, долго... Знать, задумался о чем? Ништо, на весла сядешь, разогреешься, мысли свои на место поставишь. Дружина из-под кустов да с лодьи выползает, мигом в путь тронемся.