Монреальский синдром

Оглавление

«Мусорные фильмы»… Снятые между 1948 и 1950 годом, до отъезда в Колумбию. Судя по комментариям пользователей, знатоков кино, единственной целью серии из девятнадцати короткометражек было показать то, чего до тех пор никогда в кино не показывали, — и фанаты считали это своего рода художественным подвигом. Лакомбу было наплевать на выгоду, которую могли бы принести его работы, его интересовала только реакция публики: останется ли зритель пассивным, видя изображение? Как зритель отнесется к действию на экране, к рассказанной ему истории? Что будет делать во время просмотра? Вуайерист ли он? Гипнотизируют ли его эротические сцены? А кроме того — терпим ли он к форме, которую диктует концептуальный кинематограф. Лакомб менял привычный взгляд на вещи и выворачивал наизнанку все законы кино. Такая вот постоянная необходимость придумывать что-то новое, нарушать порядок, поражать…

Еще Люси обнаружила, что тот самый белый кружочек справа вверху, на который ей указал в свое время старик-реставратор, присутствует в каждом из девятнадцати мини-фильмов, и догадалась, что это, скорее всего, был знак, клеймо изготовителя, выбранное для себя Жаком Лакомбом, его подпись. Роясь в Сети дальше, она нашла описания и нескольких технических приемов режиссера: каше, игра с зеркалами, двойная экспозиция… Кое-кто выдвигал гипотезу и по поводу белого кружочка. «Слепое пятно» — так они называли его, используя офтальмологический термин, обозначающий небольшой участок сетчатки глаза, где не образуется изображения, поскольку отсутствуют колбочки и палочки: здесь, на этом участке, зрительный нерв только еще соединяется с глазом и пока не делится на мелкие разветвления, снабженные светочувствительными элементами. На сайтах предлагалось даже провести эксперимент:

Если, закрыв левый глаз, правым пристально смотреть на белый квадратик и медленно приближаться к изображению, на расстоянии примерно пятнадцати сантиметров от него вы обнаружите, что черный кружок исчез из виду. Люси была несказанно удивлена таким изъяном человеческого зрения. Не означает ли это, что Жак Лакомб, подписывавший каждый фильм таким образом, хотел сказать: глаз — инструмент несовершенный, и есть немало способов обмануть его? Не заявлял ли он, что, снимая свои ленты, рассчитывает именно на несовершенство органа зрения? По сути, за этими его мини-фильмами наверняка стоят первые опыты извращенной, больной души. Сознания, одержимого воздействием изображения на человека. Стремящегося доказать его, изображения, силу, его власть, его разрушительную мощь. Фантазер, прорицатель, опередивший время.

Оторвавшись от компьютера, Люси вытянулась на диване и полузакрыла глаза. Теперь она лучше понимала, почему Лакомб так и не пробился, так и не сделал карьеры. Его «мусорные фильмы» никого не заинтересовали, они вызывали только скуку, глухое раздражение, казались странными — и все. Ну, кто пойдет смотреть четырехчасовой фильм под названием «Спящий», в котором и не показывается ничего, кроме спящего человека? Фильм, где движение поднимающегося и опускающегося века, снятое на скорости тысяча кадров в секунду, медленно прокручивается на экране в течение трех с лишним минут? Или вот еще был «Фильм № 12», где подсчитывалась и показывалась каждая из секунд в двенадцати минутах, которые продолжалась лента, сводившаяся в конечном счете к простой демонстрации цифр… Фильмы Лакомба были такие же сдвинутые и такие же недоступные пониманию, как рассудок их автора.

Когда зазвонил будильник, Люси лежала, закинув руки за голову, и смотрела в потолок. 6.55. Хорошо, если она проспала час или два. Обычная ночь полицейского. Она встала и на ощупь двинулась к ванной. Все тело затекло. Она широко, но беззвучно зевнула. День обещал быть трудным.

В невероятно чистой ванной комнате царил безупречный порядок. Новенькая зубная щетка в стаканчике, исключительно ровно сложенные голубые полотенца на вешалке, опасная бритва со сверкающим лезвием, до блеска отмытая ванна с душем на высокой стойке. Есть и аптечка — маленький шкафчик, способный рассказать о жизни куда подробнее, чем долгие объяснения. Люси посмотрелась в зеркало на дверце. Она могла бы заглянуть в аптечку, узнать, какие там лекарства, еще глубже проникнуть в душу Шарко… А правда, что он там прячет, за дверцей? Антидепрессанты? Стимуляторы? Транквилизаторы? Или, может быть, просто витамины и аспирин?

Она вздохнула и включила душ. Вода билась об эмаль ванны с сильным холодным шумом. Люси поняла, зачем Шарко просил ее это сделать: ему хотелось воскресить в себе, когда он будет еще наполовину во власти сна, ощущение присутствия жены.

И поверить, что она здесь — пусть на долю секунды.

Люси оставила воду течь, а сама тихонько пошла в гостиную. Чуть позже услышала, как хлопнула дверь… Душ умолк… Еще двадцать минут, и пошли по рельсам маленькие поезда…

Потом появился элегантно одетый Шарко. Белая рубашка в тонкую голубую полосочку, галстук, серые фланелевые брюки. Он прошел на кухню, оставив в гостиной запах туалетной воды, Люси принюхалась: «Фаренгейт». Франк излучает спокойную силу, он прекрасно держится, ах, как давно ей недостает рядом всего этого… Люси провела по лицу руками и снова беззвучно зевнула.

Шарко включил радио. Зазвучала веселая музыка. «Dire Strait», это здорово!

— Не спрашиваю, хорошо ли ты спала… Кофе хочешь?

— Черный без сахара, спасибо.

Он вставил капсулу в кофемашину, включил ее, глядя на Люси, как ей показалось, не слишком-то дружелюбно. Когда их взгляды встретились, отвернулся к кухонному шкафу, достал ложечку.