Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени

Оглавление

Белка умолк, ковыряя носком ботинка желтый снег.

— Как бы то ни было, нужно спешить, — посмотрев на адъютанта, проговорил я. — Завтра с утра, если метель не прекратится, мы выступаем. Оповести бойцов, пусть почистят и смажут оружие. Перед походом все получат дурь.

5. Западня

Метель не прекратилась, напротив, над городом нависла сплошная пелена; на месте зданий возникли снежные курганы, кое-где из-под сугробов торчали изломанные черные деревья. Тишина и неподвижность подавляли у стрелков всякое желание переговариваться друг с другом. Двигались плотной цепью по заглохшей дороге вдоль остовов домов, напоминающих рассыпавшиеся от древности гробы; впереди, извиваясь, скользила поземка. Нулевой район остался за спиной.

Я сжимал левой рукой цевье автомата, вдавив приклад в плечо. Указательный палец правой руки в черной перчатке замер на спусковом крючке. Ствол до поры до времени глядит вниз, но в любую секунду взметнется и выплюнет в воздух свинец. Выстрелят двадцать шесть бойцов, идущих со мной бок о бок.

— Конунг, — подал голос Белка. — Посмотри-ка.

О, старый знакомый! Огромная каменная фигура, свернутая на бок исполинской силой, со снежными шапками на голове и плечах, указывала обрубком руки в небо. Я где-то уже видел такой же памятник. Живое божество древнего погибшего мира, гневливое и карающее могучей дланью, точно муравьев со стола, смахнувшее с родной земли людей. Ленин.

Этот район на карте был обозначен как «Мертвый» и, правда, даже по сравнению с Нулевым производил гнетущее впечатление. Здесь больше ржавых машин и троллейбусов, бетонных столбов, переломленных, как соломинки; ям, наполненных незамерзающей желтоватой жидкостью. Дома в Мертвом районе гораздо выше своих собратьев в Нулевом: шести, семи и даже десятиэтажные коробки с пустыми глазницами окон, выщерблинами и трещинами на громадных, серых и коричневых, телах. Этот мир не порождал видений, не давал возможности и желания представить, как тут было до Дня Гнева; казалось, — здесь испокон веку ветер волнует поросшие бурьяном развалины и таращится на перевернутые кверху брюхом машины мутный зрак солнца.

Автоматная очередь разорвала тишину. Я обернулся.

— Кто?

Мог бы и не спрашивать: Киряк, идущий третьим в левом крыле цепи, еще не успел опустить дымящийся ствол.

— Какого хера?

— Конунг, — правая часть лица Киряка нервно подергивалась, глаза расширились; он тяжело дышал, — Там…

Я повернул голову, куда указывала рука Киряка в грязно-белой перчатке. В одном из верхних окон трехэтажного здания, явно выбивающегося из общей громадности строений Мертвого района, что-то виднелось. Это могло быть что угодно, — треплемый ветром обрывок красных обоев, какая-нибудь тряпка; возможно, уцелевший после зачистки дикий.

— Киряк, в конец цепи.

Стрелок, опустив голову, повиновался.

— Еще раз пальнешь без приказа —ответишь по Уставу.

Метель усилилась, не давая рассмотреть маячащую в окне находку Киряка. Сердце моё учащенно забилось, во рту появился неприятный привкус.

Это здание только казалось трехэтажным, на самом деле, трехэтажной была небольшая пристройка, а большая часть строения —в два этажа. Желтая штукатурка осыпалась, обнажив серый потрескавшийся кирпич. К черной пасти входа вела бетонная лестница. Я ступил на нижнюю ступеньку и стал подниматься, зная, что бойцы следуют за мной так же медленно и настороженно. Возможно, как и я, они считают каждую ступеньку. Одна, вторая, третья … Восемь ступеней.

Позеленевшая табличка: «Средняя общеобразовательная школа №…». Дальше стерто, но и так ясно. То место, где бывшие учили своих детей.

«Сашка, ты в DevilPort играл? Да? Как на третьем уровне главаря убить? Ну, этого, как его, Вельзевула? Я пробовал, не получается… Слушай, приди ко мне в субботу, а? Вместе пройдем…».

Широкая зала с высокими окнами полна маленьких человеческих скелетов: пустые глазницы, обугленные разноцветные волосы, обрывки одежды на белоснежных костях. Они лежали на полу, сидели, прислонившись к стенам. У высокой кадки с черным деревом, положив друг другу на плечи руки, стояли двое. Именно стояли, и бог весть, что поддерживало их.

«Так ты придешь, Саш? — Конечно, приду. — Здоровско! Я попрошу маму, чтоб купила пиццу!».

В конце залы виднелась узкая лестница с зелеными металлическими перилами.

— К лестнице, — приказал я и двинулся первым, старательно обходя останки учеников.

Треск ломаемой под суровой подошвой кости сух и неприятен. Не иначе, неуклюжий олух Киряк. До боли сжав челюсти, я не обернулся, и, достигнув лестницы, стал подниматься по истертым детскими ногами ступенькам. Сердце нещадно билось, неизвестность и нехорошее предчувствие томили, заставляя ускорять шаги. На третий этаж я вбежал, громко стуча по ступеням подметками.

Это был недлинный узкий коридор с несколькими дверными проемами; стена до середины покрыта облупившейся темно —зеленой краской, оставшаяся часть стены, вместе с потолком, — в обросшей плесенью побелке. Надо полагать, здесь находились классы, например, кабинет биологии… Но, дьявол с ним, с кабинетом. Где здесь окно, смотрящее на улицу?

Не давая себе передышки, я вбежал в дверной проем ближайшего кабинета и замер, точно натолкнувшись на невидимую стену.

— Е… мою душу, — послышалось за спиной.

Бойцы друг за другом входили в кабинет, и здесь становилось тесновато.

— Что это конунг? — шепнул Белка.

А то ты не видишь: у окна, так, чтобы было видно с улицы, подвешены за руки к потолку два освежеванных человеческих тела. Именно освежеванных, — я никогда не видел, чтобы с человека так аккуратно была снята кожа.