Эхо вторжения

Оглавление

Мордовцев снял с плеча сумку из-под противогаза, набитую пластитом. Потя-нулся за рюкзаком со второй порцией взрывчатки, и в этот-то момент его и скрутило!..

Голову сжало словно тисками, лишь краем глаза он успел увидеть светло голубое сияние, окутавшее его тело своеобразным коконом, затем свет померк, и Николай как будто лишился зрения. Перед глазами была чернота, только одна чернота, ничего, кроме черноты.

В области, чуть ниже затылка, возник сначала небольшой, размером с минда-лину, очажок пульсирующей жгучей боли, потом разросшийся до размеров среднего грецкого ореха. Эта боль поступательно увеличивалась, казалось, раскаленный уголек внутри мозга самопроизвольно все накалялся и накалялся, грозя расплавить все содержимое его черепной коробки. Одновременно тяжесть сдавила уже не только на виски, в полной мере давящую боль приняли на себя и глазные яблоки, продолжающие воспринимать только мрак. И все же боль в глазах была несколько слабее, но по мере возрастания боли в затылке, увеличивались и эти болевые ощущения, неумолимо нарастая. Зубы стиснуло непрекращающейся судорогой, и даже непроизвольный крик, рвавшийся из горла, не мог преодолеть образовавшийся заслон. Только слабый стон смогли услышать его уши. Но и слух вскоре отказал тоже. Очень скоро боль полыхала по всему объему мозга, циклично пульсируя, распространяя пузыри боли, лишая всякой возможности мыслить и осознавать свое состояние. Болевой шарик, уже превратившийся в шар волнами во все стороны испускал из себя пульсирующие шаровые оболочки, словно радиоисточник, только оболочки эти не затухали с расстоянием, а сохраняли постоянную величину своей силы. Казалось, мозг плавится, находясь, словно в центре ядерного реактора, в период интенсивного распада. Волны боли изнутри встречались с давящим силовым полем наружного давления.

Тем не менее, Николай оставался на своих ногах, но был практически парализован, не имея малейшей возможности двинуть конечностями хотя бы на миллиметр. Тем временем мозг словно закипал, как манная каша в герметичной скороварке, причем скороварке, в которой не предусмотрен клапан для сброса избыточного давления — вот-вот эта скороварка взорвется от неимоверного внутреннего напора.

Наступил момент, когда даже мысли устали пробегать по нейронам мозга. Боль достигла того порога, когда уже перестала восприниматься как боль. Но сознание все еще не покидало его парализованные тело и мозг. «Если я не чувствую боли — то жив ли я? И если еще могу что-то осознавать — то и не умер же?..» — Мозг все еще пытался объяснить необъяснимое.

И в этот миг в кипящий котел его мозга стремительным потоком вторглось «что-то». Николай воспринял «это» как тягучий, несмотря на свою стремительность, информационный сгусток, бесконечный по объему и насыщенности. Никакой обычный мозг не мог обладать способностью, усвоить и переварить такой объем информации, не лопнув от напряжения. Его мозг «это» воспринял. В общем информационном потоке, воспринимаемом Николаем материальной сущностью, пульсирующими болевыми уколами пошли ключи и коды, открывающие информацию для прочтения.

Николай вдруг осознал, что все мучения его бедной головы были произведены именно с той целью, чтобы подготовить мозг к возможности приема этой, хлынув-шей в него информации. Кем подготовлен мозг? Откуда информация? Для чего?.. Теперь Николай это знал…. Боль начала стихать. Но на этом ничего еще не закончилось.

19

Как человека можно распознать по обществу, в котором он вращается, так о нем можно судить и по языку, которым он выражается.

Д.Свифт

«Нет, это поразительно! Просто поразительно!» — Услышал Букограй, входя в кабинет генерал-лейтенанта Игнатьева. Генерал оказался, по мнению самого Букограя, даже слишком демократичным, чем следовало. По видимому сказывалось многолетнее общение с научной и околонаучной братией, с которой тому по роду своей деятельности, наверняка приходилось общаться довольно часто. В кабинет к Игнатьеву, когда он работал, как сейчас, в «полевых», так сказать условиях, можно было заходить без стука. Но этим обстоятельством, к счастью, пользовались: лишь сам Букограй, как заместитель генерала, да крупные научные работники, прибывшие с комиссией. Вот и сейчас, расхаживая по паласу перед столом генерала Игнатьева, изливал свои восторги один из «научни-ков» — моложавый, несмотря на возраст и густую седину остатков волос на сильно облысевшей голове, по специальности не-то физик, не-то химик, профессор Вельяминов. Именно его тираду услышал Букограй в первую очередь, лишь только открыл дверь кабинета.

— Вы представляете, этот «барьер»…, - дальше следовала каша научной терминологии, которую несведущий, к коим себя относил Букограй, да и генерал наверняка тоже, понять был не силах, — вода, изливающаяся сквозь него, дистиллируется. — И снова смесь непонятного текста, словно профессор говорил на иностранном языке, неизвестном окружающим. Генерал-лейтенант Игнатьев вежливо слушал, стоя за своим столом, но Букограй не сомневался, что тот не понимает абсолютно ничего, кроме того, что воды рек, протекающих через Ястребовск, спокойно просачиваются сквозь «барьер», и на выходе вытекают уже очищенные, словно прошедшие дистиллятор.

Полковнику вспомнилось, как совсем недавно Игнатьев опасался именно такого изложения научных достижений научной командой. Словно созвучно мыслям Букограя, в кабинете находился и лейтенант Платонов. Он стоял у окна и, похоже, вылавливая из речи профессора некий смысл, резво черкал что-то в своем блокноте, возможно переводя объяснения Вельяминова на общечеловеческий язык. Но Платонову-то было несколько проще — он побывал с рядовыми членами научной команды непосредственно у самого «барьера», и, возможно, смог там понять в упрощенном виде ту истину, которую сейчас пытался объяснить профессор.