Из золотых полей

Оглавление

Чесс написала запросы поставщикам сигаретной бумаги.

Теперь надо было собрать машину. Втайне. По ночам. А днем они по-прежнему будут работать на мельнице. Когда машина будет собрана, они узнают, работает она или нет. Ее модель работала — без табака и без бумаги. Но модель — это идея, а не настоящая машина.

* * *

— Нэйтен, так нельзя. Так ты надорвешься.

Глаза Чесс покраснели от недосыпания, под ними темнели круги. Керосиновая лампа в ее руке качалась.

— Ты что, не можешь держать лампу неподвижно? Как я буду работать при таком свете?

Несмотря на ночной холод, он весь вспотел, стараясь удержать в нужном положении громоздкую деталь машины.

— Никак не будешь, — резко ответила Чесс и поставила лампу на пол.

Нэйт уронил тяжелый деревянный загрузочный бункер, который держал в руке.

— Я мог бы убить тебя! — заорал он.

— Ты оказал бы мне этим услугу, до того я сейчас устала. Нэйтен, послушай, хватит на сегодня. Скоро уже рассветет, а мы с тобой совсем не спали.

Он испустил тяжелый вздох, похожий на стон.

— Ты права, ты права. Я начал делать ошибки. Пойдем спать. Но сначала все-таки посвети мне минутку, пока я не поставлю этот бункер куда-нибудь, откуда он не упадет… О-ох, он еще тяжелее, чем мне казалось. Наверное, придется его постругать.

— Положи эту гадкую штуку на пол и иди спать.

Они оба падали с ног от усталости, и виной тому было не только недосыпание, накапливающееся из ночи в ночь. Хуже всего было то, что для идеальной подгонки отдельных частей друг к другу Нэйту приходилось обстругивать каждую крупную деталь или шлифовать ее наждачной бумагой. А некоторые и вовсе нужно было вырезать заново. Он шесть недель работал как проклятый, но успел собрать только остов машины. Уже наступил декабрь и было ясно, что ему не удастся завершить работу до весны, как он рассчитывал вначале.

Между тем по всей округе с валунов, стен сараев и плакатов, установленных на деревьях, кричали надписи, превозносящие достоинства сигарет, изготовленных на фабрике Дьюка. В Дерхэме поговаривали, что рабочие-евреи, привезенные из Нью-Йорка, произвели для старого Дьюка с сыновьями больше девяти миллионов сигарет и все сигареты до единой уже проданы.

Из всех новостей последнего времени хорошей была только одна, та, которую сообщил в своем письме Огастес Стэндиш. Машина Бонсака так часто ломалась, писал старый Стэндиш, что Аллен и Джинтер отказались покупать ее. Оказалось, что девушки-работницы сворачивают сигареты быстрее. В письме содержалось еще одно известие, сопровождаемое ироническим комментарием:

«Вы, несомненно, слышали о несчастье, постигшем первую машину Джимми Бонсака. Во время перевозки на фабрику Льюиса Джинтера она была оставлена на ночь на грузовом дворе в Линчберге, где неким таинственным образом воспламенилась и сгорела дотла.

Моя дорогая Чесс, мне было бы весьма любопытно узнать, перечитывала ли ты в последнее время сказки Ганса-Христиана Андерсена? У него есть сказка с названием, которое почему-то никак не выходит у меня из ума — «Огниво».

* * *

— Причем здесь сказки? — удивился Нэйт. — На что он намекает?

— Он интересуется, не мы ли сожгли машину Бонсака. — Чесс вдруг подняла голову и пристально посмотрела на мужа. — Не может быть, чтобы ты…

— Почему не может быть? Именно так бы я и поступил, если б узнал, что машину Бонсака оставили на ночь без присмотра. Но к Линчбергу я и близко не подъезжал. К тому же от этого поджога все равно не было толку — ведь Бонсак просто взял и изготовил другую машину. А вот мне это было бы не под силу. Я и одну никак не могу собрать.

В конце своего письма Огастес Стэндиш без ложной скромности замечал, что конструкция его машины не имеет ни одного из тех недостатков, коими изобилует изобретение Бонсака.

— Во всех недостатках виноват я, — с ожесточением сказал Нэйт. — Но я их одолею, даже если это будет стоить мне жизни.

* * *

Одиннадцатого декабря они смололи больше зерна, чем когда-либо прежде — фермерские повозки подъезжали одна за другой. Наплыв клиентов объяснялся просто — день был воскресный, а по воскресеньям из всех мельниц округи работала только мельница Ричардсонов. Работа в священный день Отдохновения, который следовало посвятить Богу, многими порицалась, но зато давала немалый доход.

К концу дня Чесс уже с великим трудом удерживала на лице приветливую улыбку и обрадовалась раннему зимнему закату. Когда она махала рукой вслед удаляющейся повозке последнего клиента, небо на западе было уже красным. Голова у нее раскалывалась, потому что она с самого рассвета ничего не ела, на это просто не было времени. Дома она с сознанием выполняемого долга выпила свою яично-молочную смесь, но на ужин пришлось довольствоваться остатками обеда. Правда, Нэйтен этого не заметил.

Чесс легла спать, а он еще несколько часов работал, обстругивая и шлифуя детали машины. Когда он наконец лег, то сразу же заснул как убитый, едва его голова коснулась подушки. Однако через полчаса он вдруг проснулся и сел на кровати. Это резкое движение разбудило Чесс, она повернула голову к мужу, но в темноте не могла различить его лица.

— В чем дело? — спросила она, но он тут же зажал ей рукой рот, а вместе с ним и нос.

— Тсс, молчи, — прошептал он, наклонившись к ее уху. Потом убрал руку с ее лица, и она снова смогла дышать.

По чуть слышным звукам она поняла, что он натягивает на себя джинсы и вынимает из сумки револьвер. Но она не могла взять в толк, что означает другой звук — тупые, тяжелые удары, доносившиеся со стороны мельницы. Чесс села и опустила ноги на ледяной пол.