Из золотых полей

Оглавление

Чесс бросила вожжи ближайшей паре протянутых к ней рук и, соскочив на землю, со всех ног кинулась спасать своего ребенка.

* * *

— Ну, разумеется, Эдит, она страшно разозлилась, — рассказывала потом Чесс своей лучшей подруге. — Ты же знаешь Гасси — она терпеть не может, когда ей мешают делать то, что она хочет, даже если ее занятия смертельно опасны.

— Но послушай, Чесс, она ведь осталась жива-здорова, так что, возможно, в ее точке зрения все-таки что-то есть.

— Терпеть не могу, когда ты начинаешь переубеждать меня, вооружившись всякими разумными доводами вместо того, чтобы просто взять и согласиться!

— Не кажется ли тебе, что тогда наши разговоры стали бы на редкость скучными?

— Ах, скучными? Тогда, может быть, поговорим о родословных скаковых лошадей?

— О, какая жестокость! Чесс, как ты можешь быть настолько безжалостной к такому несчастному, беззащитному существу, как я?

Муж Эдит Хортон, Генри, занимался разведением скаковых лошадей уже четыре года, с тех самых пор, как продал Нэйту большую часть своих земельных владений. Он с головой ушел в новое дело, отдался ему целиком, и был этим совершенно счастлив. Как следствие, разговор его сделался ужасно скучным для всех, исключая любителей лошадей, и Эдит постоянно жаловалась на это Чесс.

Та в ответ сетовала на очередное увлечение Нэйтена. Хуже всего было тогда, когда его страстью стали железные дороги. Чесс была уверена, что ее муж знает название, протяженность и расположение главных станций каждой из нескольких сотен американских железных дорог. Он подарил Гасси уйму игрушечных паровозиков, и они вдвоем часами играли на крыльце, катая их на предельной скорости и пронзительно подражая паровозным гудкам.

Чесс посмотрела на отца и дочь, раздающих тарелки с пряным мясом и салатом из сырых овощей смеющимся голодным участникам пикника. Обоим явно нравилось это занятие. И почему-то никто не испытывал перед Нэйтеном ни малейшего трепета.

— Можно нам будет съездить на скачки в вашем частном вагоне? — спросила Эдит. — Мне ужасно хочется поваляться на одной из этих роскошных кроватей.

Чесс рассмеялась.

— До Дерхэма ехать всего пятнадцать минут, Эдит. Пятимильная ветка — это тебе не Северная Тихоокеанская железная дорога.

— Все равно это самое близкое подобие Восточного экспресса, которое мне когда-либо доведется увидеть. А когда вы прицепите свой вагон к поезду, идущему в какое-нибудь интересное место, скажем, во Флориду, Калифорнию или Саратогу? Генри в последнее время ужасно много говорит о Саратоге.

— Это было бы восхитительно. Я смутно помню, что мои родители тоже как-то говорили что-то о Саратоге. Я подброшу эту мысль Нэйтену и погляжу, что получится.

— А как насчет того, чтобы все-таки прицепить ваш вагон к поезду, идущему в Дерхэм?

— Посмотрим. Кстати, какая-нибудь из лошадей Генри участвует в сегодняшних скачках?

— Откуда мне знать? Я и спрашивать об этом боюсь. Он непременно начал бы перечислять мне имена всех предков этой лошади вплоть до жеребца и кобылы, впряженных в ту повозку, на которой Адам и Ева выехали из рая.

* * *

Хортоны и Ричардсоны все же съездили в Дерхэм в частном вагоне, однако это случилось только в конце лета, когда на ипподроме в Блэкуэлл-парке состоялись последние скачки сезона. Хотя Эдит так и не повалялась на большой кровати в спальне, расположенной в задней части вагона, зато она всласть повертелась в одном из крытых бархатом вращающихся кресел, стоящих в салоне.

Они чудесно провели время на скачках — впрочем, так было всякий раз. На трибуне всегда было весело и многолюдно.

Однако перед заключительным заездом было сделано неожиданное объявление. Зрители были извещены, что предстоящий заезд — последний. Всем известный и всеми любимый поборник прогресса и покровитель искусств мистер Джулиан Шекспир Карр дарит парк вместе с ипподромом такому в высшей степени достойному учреждению, как колледж Пресвятой Троицы. Мистер Карр любезно согласился выступить перед собравшимися и сейчас скажет им несколько слов…

— Старина Джул запросто заговорит всех до потери сознания, — пробормотал Нэйт. — Пойду-ка я лучше прогуляюсь.

Чесс и Хортоны были так потрясены, что даже не заметили его ухода. Ипподром закрывается! Значит, бизнесу Генри конец.

«Теперь им придется переехать в Саратогу, — подумала Чесс. — Как же я буду обходиться без Эдит? Она моя единственная по-настоящему близкая подруга. Я никогда не смогу найти никого, похожего на нее».

— Генри, — сказала Эдит, — ты, кажется, говорил мне, что в последнем забеге есть одна темная лошадка, о которой никто не знает ничего определенного? Поставь на нее, пожалуйста, за меня и за Чесс.

Она говорила спокойно, с ноткой нарочитой легкомысленности в голосе, как и подобает леди, кокетливо разыгрывающей из себя азартного игрока. Глядя на нее, никто бы не догадался, что вся жизнь этой женщины только что превратилась в груду обломков. Истинные леди не теряют самообладания в общественных местах.

Чесс положила ладонь на предплечье Эдит и слегка сжала его в знак восхищения ее мужеством и выдержкой.

После окончания заезда обе пары: Чесс с Эдит и Нэйт с Генри — пошли прогуляться по парку, как всегда в дни скачек. Эдит и Чесс, держа над головами украшенные ленточками зонты от солнца, раскланивались и здоровались со знакомыми, улыбались и непринужденно болтали, спокойно соглашаясь, что переезд в Дерхэм колледжа Пресвятой Троицы заметно повысит возможности интеллектуального роста населения.