За гранью

Оглавление

289

Несколько раз он делал вылазки за пределы крепостных стен, чтобы пошататься по городу, раскинувшемуся у подножия Кейлаверского холма, а однажды добрался пешком аж до старого таррасского моста через реку Димдуорн. Перегнувшись через каменные перила и вглядываясь в стремительно несущуюся далеко внизу темную воду, он размышлял о том, сколько людей прошло через этот мост за века, истекшие после его постройки? О чем они думали? Мечтали? Как сложились их судьбы? А еще о том, что среди бесчисленных ног, которые когда-то ступали по этим камням и которым еще только предстоит на них ступить в будущем, его собственные — не более чем песчинка на морском берегу. Мысль об этом почему-то подействовала на Трэвиса самым успокаивающим образом.

По настоянию Фолкена и Мелии он возобновил занятия рунной магией, хотя поступил так больше для того, чтобы доставить им удовольствие, чем из каких-либо практических соображений. В вечерние часы он присаживался у камина и прилежно вычерчивал железным стилосом различные символы на восковой табличке, в то время как черный котенок Мелии с притворной яростью, шипя и царапаясь, штурмовал его беззащитные икры и щиколотки. Но чаще всего эти вечерние бдения заканчивались тем, что упражнения в начертании рун незаметно переходили в воспоминания и размышления. Он погружался в полудрему, неподвижно сидя в кресле, устремив остановившийся взор в пылающий очаг и время от времени машинально почесывая зудящую ладонь правой руки. А когда приходил в себя, неизменно обнаруживал одно и то же: забытая восковая табличка валяется на полу у его ног, на коленях мирно спит, свернувшись клубочком, умаявшийся котенок, а в камине догорают угли.

Трэвис так до конца и не разобрался в том, что именно сотворил с ним Джек Грейстоун, и сильно сомневался, что когда-нибудь узнает всю правду. Однако кое-какие догадки на сей счет у него имелись. Джек погиб, и он давно смирился с гибелью друга, но чем же тогда объяснить тот факт, что временами возникавший у него в голове голос несомненно, принадлежал Джеку? Трэвис предполагал, что этот голос, и был Джеком. Или частью Джека. Можно называть ее как угодно: душой, ка, внутренней сущностью, подсознанием… Неким таинственным способом покойный сумел перелить эту бесплотную часть себя вместе со своим магическим даром в тело реципиента — оказавшегося рядом Трэвиса Уайлдера, — благодаря чему получил возможность в критические моменты оказывать тому помощь, давая руководящие указания. Вполне в духе Джека! С другой стороны, если эти умозаключения верны, приходится признать, что в огне пожара, уничтожившего в ту ночь осажденную Бледными Призраками «Обитель Мага», сгорела лишь бренная человеческая оболочка, а сам Джек Грейстоун жив и ныне составляет необременительную, но неотъемлемую частицу Трэвиса. «И обретешь возрождение в друзьях и учениках…» Да, ловко устроился, ничего не скажешь!

— Все равно я ужасно по тебе скучаю, Джек, — с грустью шептал в такие минуты Трэвис, после чего подбирал выпавшую из рук табличку и с ожесточением принимался выцарапывать на мягкой восковой поверхности все новые и новые изображения рун.

Другой составной частью его времяпрепровождения были ежедневные посещения раненого Бельтана. Тот по-прежнему занимал спальню леди Мелии, куда его поместили по настоянию последней в ту самую ночь накануне Дня Среднезимья, когда рыцарь чуть не погиб, отважно защищая Трэвиса от своры фейдримов. С тех пор его состояние заметно улучшилось, и каждое утро в маленькой спаленке разыгрывалась одна и та же сцена: Бельтан скандалил, требуя, чтобы ему разрешили вставать, и угрожая в противном случае сделать это самостоятельно, но все его просьбы встречали решительный отказ со стороны Мелии, утверждавшей, что он еще недостаточно окреп, а угрозы наталкивались на обещание приковать непокорного пациента к постели. Как именно она собиралась это сделать, Мелия не уточняла, но Трэвис как-то раз стал свидетелем любопытной коллизии. В один прекрасный день Бельтан совсем разбушевался и так разозлил волшебницу, что она вскочила с кресла, простерла руки и сделала несколько быстрых пассов — как будто наматывала на пальцы невидимую пряжу. Бельтан сразу притих, глаза его испуганно расширились.

— Ты не посмеешь, Мелия! — воскликнул он дрожащим голосом.

— Посмею, дорогой, еще как посмею! — возразила волшебница и насмешливо прищурилась. — Желаешь убедиться?

В дальнейшем подобные столкновения происходили — в различных вариациях — неоднократно и неизменно заканчивались победой Мелии. Но время шло, раны затягивались, и каждый новый день приближал тот благословенный миг, когда рыцарю будет дозволено наконец покинуть опостылевшее ложе.

Честно говоря, выздоравливал Бельтан долго и трудно. Первое время он практически не двигался, не разговаривал и спал дни и ночи напролет. Всякий раз, когда Трэвис бросал взгляд на осунувшееся, посеревшее лицо с бисеринками пота на лбу, закрытые глаза и неподвижную фигуру под толстым пуховым одеялом, сердце у него разрывалось от жалости и сочувствия. Грейс ежедневно навещала больного, осматривала страшные раны, делала перевязки, поила его какими-то целебными отварами, а Мелия вообще не отходила от постели и спала урывками, по два-три часа в день. И все-таки железный организм рыцаря преодолел кризис. Он начал самостоятельно садиться, у него появился аппетит, глаза обрели прежний блеск, однако, несмотря на его бурные уверения в обратном, все еще оставался слишком слабым, чтобы обходиться без посторонней помощи. Даже элементарные процедуры, вроде физиологических отправлений с использованием, за неимением «утки», массивной ночной вазы, приводили к одышке, учащенному сердцебиению, потливости и надолго оставляли его без сил.