За гранью

Оглавление

— Позвольте извиниться за мою служанку, господа, — послышался из темноты надтреснутый старческий голос. — Кирта тупа и нерасторопна, но других слуг у меня нет, поэтому я вынужден мириться с ее недостатками.

Трэвис поискал глазами говорящего и не сразу разглядел сидящего за шатким деревянным столом близ камина мужчину. Он был невообразимо худ; на обтянутом желтой пергаментной кожей лице бурели многочисленные оспины; лоб полностью закрывали пряди жиденьких волос. На скелетообразной фигуре мешком висела пурпурного цвета туника, некогда богатая и нарядная, а ныне сплошь усеянная сальными пятнами и местами истончившаяся до прозрачности.

Костлявой рукой хозяин поместья указал на придвинутые к столу скамьи.

— Присаживайтесь и погрейтесь у огня, господа, — снова заговорил он тусклым, но не лишенным некой изысканной приятности тоном. — Увы, я не смогу предложить вам такого же приема, как в былые дни, но охотно поделюсь всем, что имею. Времена меняются, но, пока я жив, никто не посмеет сказать, что Себарис из Тэйла забыл законы гостеприимства.

— Благодарю вас, милорд, — присела в изящном реверансе леди Мелия.

Кирта дрожащими руками приняла у путешественников промокшие плащи и развесила их сушиться поближе к очагу. Гости чинно расселись на скрипучих лавках вокруг стола и отведали собственноручно разлитое хозяином подогретое вино с пряностями. Трэвис осторожно пригубил чашу, прислушиваясь к ощущениям. Глинтвейн отдавал уксусом и был изрядно разбавлен водой, но все же согревал, что существенно повышало его ценность после долгого пребывания под холодным дождем. Трэвису показалось несколько странным, что лорд Себарис не спросил их имена, но он еще слабо ориентировался в местных обычаях и не мог с уверенностью судить, соответствует или нет поведение хозяина пресловутым законам гостеприимства, играющим, судя по всему, весьма важную роль во взаимоотношениях людей в этом мире. А может, этот обнищавший лорд просто слегка свихнулся. В подтверждение этой гипотезы свидетельствовал нездоровый лихорадочный блеск в глазах старика, не ускользнувший от взора сидящего рядом с ним Трэвиса.

Кирта, покинувшая зал, пока гости пили вино, вернулась и брякнула на стол поднос с угощением, не отличающимся, к сожалению, ни обилием, ни разнообразием: черствый черный хлеб, вареная репа и несколько ломтиков жилистого копченого мяса. Хозяин жестом пригласил путешественников к трапезе, чем они и занялись, правда, без излишнего энтузиазма.

— Вы, наверное, удивляетесь, почему столь скуден мой стол, не так ли? — заметил Себарис после паузы. — Только не отрицайте, прошу вас! По вашим лицам легко прочесть, что вы обо мне думаете: какой стыд для благородного лорда докатиться до такого нищенского существования!

— Ну что вы, милорд! Как можно?! — воскликнула леди Мелия. — Напротив, мы чрезвычайно благодарны вам за доброту и щедрость.

Себарис рассмеялся, но в смехе его звучала горечь.

— Вы прекрасно воспитаны, миледи, и еще несколько лет назад вас ожидал бы в моем доме достойный королевы прием. — Глаза его затуманились. — Увы, у меня почти ничего не осталось. Они все забрали. Все! — Он подался вперед, вцепившись похожими на птичьи когти пальцами в подлокотники кресла. — И это к лучшему. Да-да, к лучшему! Пусть забирают мое серебро, мои вина, мои запасы… Уж лучше это, чем ваши…

Приступ сильнейшего кашля оборвал речь лорда. Исхудавшее тело сотрясали непрерывные спазмы. Когда же наконец Себарис немного успокоился и вытер губы салфеткой, на ней отчетливо проступили кровавые пятна.

Мелия окинула скорчившуюся в кресле старческую фигуру внимательным и сочувственным взглядом.

— Кто такие они, милорд? — мягко спросила она.

Но Себарис уже оправился, и в глазах его вновь замерцал зловещий огонек безумия. Он небрежно отмахнулся от вопроса.

— Не обращайте внимания, миледи. Последнее время мне нездоровится, вот и болтаю иногда всякую чушь. Уверяю вас, вам нет нужды беспокоиться.

Остаток трапезы прошел в похоронном молчании, но когда все было съедено, лорд немного оживился.

— Я вижу, вы странствуете в обществе менестреля, — заметил он и мечтательно вздохнул: — Давненько стены этого зала не слышали хорошей музыки!

Фолкен без возражений извлек из котомки лютню и бережно протер лаковое покрытие корпуса чистой тряпочкой. Потом несколько раз провел пальцами по струнам, настраивая инструмент, и объявил:

— Это старинная песня, друзья, но мне думается, она достойна того, чтобы прозвучать в этом доме именно сегодня.

Он ударил по струнам и запел чистым, хорошо поставленным голосом:

Закат, искрясь в речной волне,
В долине догорал,
Когда на белом скакуне
Лорд Гленнен проезжал.
Он в сотню лиг проделал путь
И выбился из сил,
Но и часок передохнуть
Себе не разрешил.
Не каждому такую весть
По силам донести;
Лишь храбрецу доверят честь
Подмогу привести.
Сомнения отбросив прочь
И в сердце долг храня,
Вперед, в сгущавшуюся ночь,
Он вновь погнал коня.
Чу, что за люди у реки
Оружием звенят?
И почему у них клыки
И так глаза горят?
И рыцарь осадил коня:
«Похоже, нас с тобой
Боится нечисть, как огня,
О Снежногривый мой!
Но сам их Бледный Властелин
Не остановит нас:
Сквозь тьму врагов пробьюсь один
И выполню приказ!»

Леденящий кровь вопль оборвал барда.

— Замолчи, глупец! — вскричал Себарис. — Они услышат тебя! Они слышат все. — Он вскочил с кресла, обводя собравшихся помутившимся от страха взором. — Разве вы не знаете, что эта песня запрещена?