Ревизор Империи

Оглавление

— Они тоже не дураки. Найдут посредников, для нас неожиданных.

Виктор замолчал. Ситуация виделась ему какой‑то мутной. Слов много, а ничего толком не понять. Кто убил‑то? Шпионы? Революционеры отомстили? Просто шпана какая‑нибудь? И Прунс мутный был. Что у него были за дела с тайной полицией? Спросить? Вряд ли Веристов будет столь откровенен.

Со станции донесся длинный, протяжный гудок паровоза.

— Скорый, — пояснил Веристов, увидев, что Виктор прислушивается к шуму поезда. — Он здесь не останавливается.

— Оружие дадите? — неожиданно для себя спросил Виктор. — Бахрушев после пожара советует завести браунинг.

— Это очень хорошо. Это выход. Дело в том, что у меня связаны руки, и я не могу помочь вам официально. А вот купить браунинг частным образом можно. Дешевенький какой‑нибудь; на ассигнования из фонда оперативной работы вы тоже пока рассчитывать не можете.

— Добруйский может помочь с разрешением?

— Считайте, что оно у вас в кармане. Сегодня вечером я переговорю с Брусникиным, и склоню его к тому, что право на ношение вам надо оформить. Кто знает, может быть пистолет вам нужен для самообороны, а может… Пусть у господина капитана поиграет воображение.

2. Гусляр его величества

…На западе, где‑то над куполами церкви Троицы Живоначальной, в небе золотились перистые облака. Вечерняя прохлада, покидая старицы и болота, вновь наползала на низину левобережья: земля еще не была глубоко прогрета весенним теплом. Базар закрывался, и телеги, под нуканье возниц, разъезжались по улицам — кроме тех, кто приехал из дальних сел, и остановился либо в заводском Доме Приезжих, либо, кто победнее — у Гоныхова, в потемневшей деревянной казарме, видневшейся у Кордона. Виктор уже успел узнать, что вокруг этой гостиницы ошивается всякая шпана в надежде опоить какого‑нибудь доверчивого мужика и спереть выручку. Осматривать окрестности не было никакого желания. Прямо с крыльца трактира Виктор свернул на Карачевскую, где вдали, за низенькими еще деревцами, виднелась несокрушимая твердыня будущего Старого Корпуса.

Законы жанра требуют, чтобы после таких событий главный герой напряг мозги и начал разгадывать хитрые комбинации спецслужб. Конечно, автор мог бы написать, что Виктор Сергеевич, придя домой, нарисовал на листках бумаги Брусникина, Веристова и кого‑нибудь еще, и предавался информации к размышлению. Профессиональный разведчик именно так и поступил бы. А потом нашел выход и сжег рисунки в пепельнице. И чтобы это было на стыке седьмой и восьмой серий, и чтобы зритель тоже всю ночь не спал и ждал, что же придумает главный герой.

Но мысли Виктора Сергеевича пошли совсем в другом направлении.

"Допустим, переиграть их мне все равно не удастся", думал он. "Какой у меня выход? Как спасались во времена репрессий? Бегством? Куда? Ты здесь, как белая ворона. Уйти к большевикам — подпольщикам? За провокатора примут, сто пудов. Чем спасались еще? Сталину письма писали родственники. Тут ни родственников, ни хрена. Как спасались, думай… Еще бежали в глухие места. Ладно, за неимением лучшего. Так. Кому больше повезло? Инженеры в шараги попадали со смертными приговорами. Уже лучше. Хорошо жить в стране с большим историческим опытом, после того, как этот опыт уже прошли."

Виктор Сергеевич так увлекся, что чуть не отдавил лапу попавшейся под ноге дворняге, что бесцельно носилась взад и вперед по глубокой, как море, пыли, покрывавшей проезжую часть Карачевской. Напуганное животное с визгом бросилось прочь, разгоняя мирно квохтавших на обочине пестрых курей.

"Танк надо делать. Могут отложить исполнение приговора, потом и заменить пожизненным. А дальше — работать, кинуть идею тюремного КБ, а там, глядишь, и пересмотр. Государство не может быть глухим к положению человека, за которым стоят интересы крупного капитала."

В лицо ему уже дышала вечерняя свежесть; в начале мае земля еще не так нагрета солнечными лучами, еще чувствуется в ней остаток зимних холодов. "Как медленно здесь тянется время", подумал Виктор. "Ни телевизора, ни Интернет. Слушать гармошку, сидеть на завалинке… Впрочем, в парке вроде есть какие‑то развлечения, надо будет на выходные сходить."

Ночь он спал на удивление спокойно, хотя идиллической деревенской тишины за окном не наблюдалось. То лаяли собаки, то неподалеку весело, с девичьим привизгом, давили песнюка под двухрядку, причем гармонист явно филармониев не кончал, и, в довершение всего, где‑то в соседском доме после десяти доносился истошный детский крик — жестокое обращение в воспитательных целях, похоже, не было здесь чем‑то необычным.

Как ни странно, в квартире дома Безносюк не чувствовалось духа коммуналки; скорее, что‑то от очень дешевой гостиницы или пансиона. Жильцы, сметенные в кучу обстоятельствами, словно осенняя листва метлой дворника, немного чурались друг друга, мало разговаривали и не заводили совместных дел, и даже возня на кухне у плиты не вызывала оживления и споров. Дом был похож на купейный вагон в экспрессе "Десна", где усталые пассажиры лишь спешили скоротать ночь, чтобы утром, зевая и потягиваясь, стать в очередь к умывальнику, наблюдая в окно за тем, как в синем предутреннем тумане мелькают блекнущие огни пригородов столицы. Даже если люди застревали здесь надолго, они вели себя так, словно завтра поутру готовились съехать на другую, более подобающую им квартиру. Дом Безносюк жил ожиданием лучших обстоятельств.