Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая.

Оглавление

Растирать гонцу конечности уже перестали, и он стоял перед Первонегом, босой на холодном полу, дожидаясь естественных вопросов.

– Обуйся, – сказал воевода, и сел на лавку у низкого окна, выходящего на привратную площадь. – Успеем поговорить.

Белоус начал обуваться, но поговорить они не успели. Общими усилиями брёвна со створок сняли быстро. Копыта коней приехавшей дружины застучали по бревенчатому настилу сначала спокойно, но всё интенсивнее и интенсивнее, словно дружинники куда-то торопились, и быстро рассыпались по площади, захватывая пространство. Первонег от этих звуков почувствовал беспокойство, начал было в окно выглядывать, чтобы понять, что на площади происходит. Но тут и крики донеслись. И тревожные, и торжествующие, и яростные.

И звучные удары стали о сталь.

Воевода сразу понял всё, и выхватил меч.

Дверь сторожки распахнулась с силой, чуть не ударив Первонега, но он сам ударил мечом сразу в дверной проём. Размахнуться было некогда, и бить пришлось вперёд, но меч не предназначен для колющих ударов, и потому воевода направил его в лицо вбегающему варягу, тот упал, заливаясь кровью, и что-то хрипел, ругаясь от такой уродующей его раны. Но рассматривать поверженного противника было некогда, потому что пришлось мечом отбивать удар копья. Древко выдержало, но для повторного удара копьём варяг подошёл слишком близко, и воевода, уже отступивший на шаг, коротко рубанул под шлем, где Бармица наиболее слаба, и сильнее прилегает к голове. Полетели на деревянный пол разрубленные кольчужные кольца, брызнула чёрная в полумраке кровь. Противник мешком упал на первого, мешая тому встать, чтобы продолжить схватку. Развернуться для следующего удара воевода не успевал, а в дверь, толкая друг друга, уже врывались сразу двое. Но тут Белоус, успев только один сапог надеть, уже вступил в схватку, и дважды коротко ткнул копьём в головы. Раненые варяги шарахнулись за порог, отступая, и, хотя их подпирали сзади, они спинами всё же очистили место.

Понимая, что всё решается не здесь, а только на площади, даже понимая, что там уже всё решилось, потому что привратная сотенная дружина не в состоянии справиться с двумя с половиной сотнями варягов, но всё же надеясь на чудо спасения города, Первонег устремился вперёд, прорываясь на открытое пространство. Белоус, босой на одну ногу, устремился за ним, орудуя копьём, словно и не чувствуя боли от недавно полученных ран, нанесенных и человеком, и морозом. Опыт позволил Первонегу сразу оценить ситуацию.

Он дважды на бегу ударил мечом, трижды отбил чужие удары, не имея щита, чтобы закрыться, но прорвался к воротам, которые уже облили маслом и подожгли.

Здесь бой ещё не закончился, и воевода сходу вступил в него.

– Пламя сбейте, пламя… Это сигнал! – крикнул он, увернулся от чужого копья, отбил удар мечом, сам ударил, и ещё раз отбил, и в это время всё закружилось перед ним. Первонег даже не понял, что его сзади основательно огрели по шлему. Крепкий шлем выдержал полновесный удар меча, хотя и помялся, но голове досталось сильно. Воевода зашатался, взялся рукой за чьё-то плечо – не понимая кто перед ним, свой или врагз, но старался держаться крепче, чтобы не упасть. Его руку без стеснения сбросили, чтобы не мешала рубиться, и он перехватился за стену, но и неимоверно тяжёлый отчего-то меч уже, не осознавая того, выронил.

Первонег упал прямо рядом с распахнутыми и уже горящими воротами.

Откуда-то из общей свалки вдруг вынырнул Белоус, как был в одном сапоге, и даже не чувствуя обжигающего холода, бросил своё окровавленное копьё, забыв про собственную боль, подхватил тяжёлого и грузного воеводу подмышки, и потащил не в город, где уже начали полыхать первые пожары, а прямиком за ворота.

Там сейчас не было варягов. Те, которых привёл с собой сотник Румянец, уже прорвались вперёд, и там чинили убийство и разрушение. Те, кто только намеревался ворваться в город, ещё не подошли. Около ворот лежало только около десятка человеческих тел и два убитых коня – стрельца со стен успели пустить по несколько стрел сюда прежде, чем переключиться на обстрел привратной площади. Но там стрелять было трудно, потому что свои и чужие смешались, и разобрать цель в темноте было трудно.

Белоус оттащил воеводу подальше от ворот, под стену, прислонил его к насыпи под тарасой, а сам, на одной ноге подпрыгивая, потому что только сейчас стал чувствовать мороз и обжигающе холодный снег, вернулся к воротам. Снял сапог с одного из убитых, натянул на себя. Сапог был великоват, но выбирать не приходилось, и искать обувку по размеру времени не было. Там же подобрал меч, снял с неподвижного варяга и ножны к мечу. Показалось, варяг пошевелился. Попробовал пальцами его горло – кровь по жилам не бегала. И только после этого, услышав шум звенящего металла – к воротам приближалась всей своей тяжёлой массой конница варягов, торопливо стащил с убитого меховой плащ, перебросил его через свое плечо, и вернулся к воеводе.

Первонег ещё не пришёл в себя – лежал в той же позе, что и оставил его молодой дружинник. И Белоус решил за благо оттащить его дальше с глаз врагов. А уж потом, когда в себя придёт, воевода сам решит, как дальше поступать. И только здесь Белоус хватился, что не снял с убитого варяга рукавицы. Обмороженные руки не просто плохо работали, они снова мерзли. Теперь уже сразу до боли.

Воевода же Первонег сейчас казался гораздо более тяжёлым, нежели вначале, когда вообще не думалось о тяжести, когда вообще ни о чём не думалось, даже о своей босой ноге, и жило только побуждение спасти воеводу, потому что от него зависела судьба города.