Тени исчезают в прошлом (СИ)

Оглавление

— Мам, привет, это я! — сказал он, услышав в трубке голос Нины Николаевны.

— Никак в Африке стадо слонов сдохло! Объявился наконец-то! — услышал Макс веселый молодой голос. — Ни стыда у тебя нет, ни совести, Максим Викторович! Мы-то с отцом привыкли к тому, что ты поросенок, а к племяннику почему ни разу не заехал?

— Как так «не заехал»? Я был у Березиных перед самым их отъездом. И с Ванькой играл, и игрушку ему купил, и Инку развлекал, и Дашку гладил! — возмутился Макс.

— Так это у Березиных! А мог бы и к нам заглянуть!

— Мам, ты же знаешь, как я работаю! Как только смогу вырваться — сразу заеду. Честно говоря, я и сам соскучился.

— Знаю, знаю. Ну, да ладно. Как ты там, Максюша?

— У меня все нормально, мамуль. А как вы?

— Да вот воюю понемногу то с Ванькой, то с Дашкой, то с отцом. Представляешь, наш папа месяц назад, еще по морозу, в деревне был. Заново оштукатурил и покрасил печку, и теперь в его голове родилась гениально-бредовая мысль отправить нас всех туда. «На свежий воздух»! Я, говорит, вам там царское спальное место соорудил — на печи! — и она выразительно фыркнула. — Представляешь!?

— А чем плохо-то? — не понял Макс.

— Да ты хоть представляешь, что сейчас творится с нашими бездорожными дорогами?! В наш медвежий угол и летом-то иногда не проехать, а сейчас по этой мартовской жиже, там не машина нужна, а ледокол «Ермак», — и Нина Николаевна звонко и заразительно рассмеялась. — Я уже молчу, как боюсь на печке спать! А вдруг свалюсь? Вот потеха-то будет!

Макс невольно улыбнулся, вспомнив деревню. Старый дом, с огромной русской печкой, сложенной еще в прошлом веке дедом Виктора Петровича, был полноправным членом семьи Королевых. О нем заботились, его любили, по нему скучали. Стоящий в сосновом лесу, на самой окраине деревни, он каждый раз словно оживал, радовался и по-стариковски вздыхал — скрипел деревянными полами — когда они приезжали. В последние годы они и новогодние праздники отмечали там, все вместе, большой семьей. Маленький Ванька обожал валяться в чистом пушистом снегу. Он визжал и захлебывался от восторга, смешанного со страхом, когда Лешка сажал его в высокий сугроб, куда он проваливался с головой. Мама с Инкой пекли пироги, а кошка Дашка брезгливо распушив хвост, уходила от всей этой суеты и беготни подальше и целыми днями спала на старом трехстворчатом шкафу, иногда свешивая оттуда свою мохнатую морду и окидывая все и всех строгим хозяйским взглядом.

— Мамуль, — Макс сделал усилие и отогнал не вовремя нахлынувшие воспоминания. — У меня к тебе вопрос. Ты сегодня днем дала мой телефон какой-то своей подруге. Помнишь?

— Как же, помню, конечно. Маргоше Куприяновой. Мы с ней учились вместе. Ее дочке, Леночке, нужно было проконсультироваться с тобой по какому-то важному вопросу. Я так понимаю, она тебе уже звонила?

Максим проигнорировал вопрос и задал свой:

— Слушай, а где обитает эта Леночка, которая дочка, ты случайно не знаешь?

Нина Николаевна на секунду замолчала, будто припоминая что-то.

— Ты знаешь, Максим, кажется, Маргоша говорила, что дочка пару лет назад купила дом где-то в Подмосковье, но вроде как сейчас Лена временно живет у своей подруги.

— А адрес этой подруги ты можешь узнать?

— Зачем?

— Мам, а можно без лишних вопросов? Я тебе потом все расскажу. Сейчас совсем нет времени.

— Хорошо. Я свяжусь с Маргаритой и скину тебе СМС. Так пойдет?

— Мамуля, я тебя люблю! — с чувством сказал Макс.

* * *

Уже через пятнадцать минут он сел в машину и вбил в навигатор незнакомый адрес. Ехать нужно было в Ясенево, но сейчас Макс уже не думал о бездарно потраченном времени и не жалел пропавшего вечера: тревога, поселившаяся в сердце, усиливалась с каждой минутой и жгла изнутри, как раскаленные угли.

Москва проносилась мимо, сырая и неприветливая, уставшая от вечной толпы и пробок, от приезжих туристов и ночной разгульной жизни, от холодной мартовской мороси и весенней распутицы… Желто-белые фары слева — навстречу, красные — впереди. А в голове неотвязной мыслью: «А вдруг уже поздно?!» От скверного предчувствия пересохло во рту. Он бы отдал очень многое, только бы вдруг раздался звонок, и из трубки донесся бы тот самый, как будто осязаемый шелковый голос, от которого так приятно щекотало ухо: «Простите, Максим Викторович. Я опоздала!» Но телефон молчал, и только резкие автомобильные гудки, мерный звук мотора и ленивый скрип «дворников» нарушали тревожную тишину салона.

Наконец Макс свернул во двор. Конечно, в такое время рядом с нужным домом не нашлось ни одного свободного места, куда можно было бы приткнуться. Машины стояли так плотно, что казалось, будто еще чуть-чуть, и они начнут карабкаться шипастыми колесами друг на друга. Кое-как приткнувшись рядом со старыми «Жигулями», на которых, судя по необъятным, слежавшимся за зиму, сугробам на крыше уже никто давным-давно не ездил, Макс выскочил на улицу и вбежал в подъезд. Не дожидаясь лифта, он влетел на седьмой этаж. Палец вдавил кнопку звонка. Макс еще раз набрал номер Елены и из-за двери отчетливо услышал приятную мелодию. Внутри стало очень-очень холодно, как будто сердце вдруг вместо горячей крови начало качать стылую талую воду. Королев нажал ручку, и дверь ввалилась внутрь. Это был он. Такой ненавистный, но такой знакомый. Запах крови. Его ни с чем невозможно спутать. Он как визитная карточка смерти. Сладкий и тошнотворный.

Она лежала как-то по-детски поджав колени к животу. Опоздал! Макс закрыл дверь и наклонился над лежащей в прихожей девушкой. Рыжие волосы выбились из-под простенькой вязаной шапочки, лицо было бледным, как будто вырезанным из слоновой кости. На пол уже натекла большая черно-бурая, вязкая, как сгущенное молоко, лужа. Машинально Макс пощупал тонкую, прозрачную шею, уже заранее зная, что все кончено, но вдруг почувствовал, как под его ледяным пальцем трепещет маленькая жилка. Показалось?! Но жилка все билась, хоть и неуверенно, неритмично, словно сомневаясь — а надо ли?…