Стихотворения (1927)

Оглавление

в крахмалы
                  туловище
                                 сплошь заляпано.
На голове
                прилизанные волоса,
посредине
                пробрита
                               лысая полоса.
Ноги
        давит
                 узкий хром.
В день
          обмозолишься
                                  и станешь хром.
На всех мизинцах
                             аршинные ногти.
Обломаются —
                         работу не трогайте!
Для сморкания —
                            пальчики,
для виду —
                   платочек.
Торчит
            из карманчика
кружевной уголочек.
Толку не добьешься,
                                 что ни спроси —
одни «пардоны»,
                          одни «мерси».
Чтоб не было
                      ям
                          на хилых грудя́х,
ходит,
          в петлицу
                          хризантемы вкрутя.
Изящные улыбки
                           настолько то́нки,
чтоб только
                  виднелись
                                   золотые коронки.
Коси́тся на косицы —
                                  стрельнуть за кем? —
и пошлость
                  про ландыш
                                    на слюнявом языке.
А
   в очереди
                   венерической клиники
читает
           усердно
                        «Мощи» Калинникова.
Таким образом
                        день оттрудясь,
разденет фигуру,
                           не мытую отродясь.
Зевнет
           и спит,
излюблен, испит.
От хлама
               в комнате
                              тесней, чем в каюте.
И это называется:
                             — Живем-с в уюте! —

Лозунг:
           — В ногах у старья не ползай! —
Готов
         ежедневно
                         твердить раз сто:
изящество —
                     это стопроцентная польза,
удобство одежд
                         и жилья простор.

МОЯ РЕЧЬ НА ПОКАЗАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ ПО СЛУЧАЮ ВОЗМОЖНОГО СКАНДАЛА С ЛЕКЦИЯМИ ПРОФЕССОРА ШЕНГЕЛИ

Я тру
        ежедневно
                         взморщенный лоб
в раздумье
                  о нашей касте,
и я не знаю:
                   поэт —
                              поп,
поп или мастер.
Вокруг меня
                   толпа малышей, —
едва вкусившие славы,
а волос
            уже
                  отрастили до шей
и голос имеют гнусавый.
И, образ подняв,
                           выходят когда
на толстожурнальный амвон,
я,
   каюсь,
              во храме
                             рвусь на скандал,
и крикнуть хочется:
                               — Вон! —
А вызовут в суд,—
                              убежденно гудя,
скажу:
          — Товарищ судья!
Как знамя,
                 башку
                           держу высоко,
ни дух не дрожит,
                            ни коленки,
хоть я и слыхал
                         про суровый
                                             закон
от самого
               от Крыленки.
Законы
           не знают переодевания,
а без
        преувеличенности,
хулиганство —
                        это
                             озорные деяния,
связанные
                 с неуважением к личности.
Я знаю
           любого закона лютей,
что личность
                     уважить надо,
ведь масса —
                      это
                           много людей,
но масса баранов —
                                 стадо.
Не зря
          эту личность
                               рожает класс,
лелеет
           до нужного часа,
и двинет,
               и в сердце вложит наказ:
«Иди,
         твори,
                   отличайся!»
Идет
        и горит
                    докрасна́,
                                   добела́…
Да что городить околичность!
Я,
   если бы личность у них была,
влюбился б в ихнюю личность.
Но где ж их лицо?
                             Осмотрите в момент —
без плюсов,
                   без минусо́в.
Дыра!
         Принудительный ассортимент
из глаз,
            ушей
                     и носов!
Я зубы на этом деле сжевал,
я знаю, кому они копия.
В их песнях
                   поповская служба жива,
они —
          зарифмованный опиум.
Для вас
             вопрос поэзии —
                                         нов,
но эти,
           видите,
                       молятся.
Задача их —
                    выделка дьяконов
из лучших комсомольцев.
Скрывает
               ученейший их богослов
в туман вдохновения радугу слов,
как чаши
              скрывают