Стихотворения (1927)

Оглавление

замерзающая земля.
Огромная площадь;
                               прорезав вкривь ее,
неслышную поступь дикарских лап
сквозь северную Скифию
я направляю
                    в местный ВАПП.

За версты,
                 за сотни,
                               за тыщи,
                                             за массу
за это время заедешь, мчась,
а мы
       ползли и ползли к Арзамасу
со скоростью верст четырнадцать в час.
Напротив
               сели два мужичины:
красные бороды,
                          серые рожи.
Презрительно буркнул торговый мужчина:
— Сережи! —
Один из Сережей
                            полез в карман,
достал пироги,
                       запахнул одежду
и всю дорогу жевал корма́,
ленивые фразы цедя промежду.
— Конешно…
                      и к Петрову́…
                                            и в Покров…
за то и за это пожалте про́цент…
а толку нет…
                     не дорога, а кровь…
с телегой тони, как ведро в колодце…
На што мой конь — крепыш,
                                             аж и он
сломал по яме ногу…
                                   Раз ты́
правительство,
                        ты и должо́н
чинить на всех дорогах мосты.—
Тогда
         на него
                    второй из Сереж
прищурил глаз, в морщины оправленный.
— Налог-то ругашь,
                               а пирог-то жрешь…—
И первый Сережа ответил:
                                          — Правильно!
Получше двадцатого,
                                  что толковать,
не голодаем,
                     едим пироги.
Мука́, дай бог…
                          хороша такова…
Но што насчет лошажьей ноги…
взыскали про́цент,
                              а мост не проложать…—
Баючит езда дребезжаньем звонким.
Сквозь дрему
                      все время
                                      про мост и про лошадь
до станции с названьем «Зимёнки».

На каждом доме
                          советский вензель
зовет,
         сияет,
                   режет глаза.
А под вензелями
                           в старенькой Пензе
старушьим шепотом дышит базар.
Перед нэпачкой баба седа
отторговывает копеек тридцать.
— Купите платочек!
                               У нас
                                        завсегда
заказывала
                  сама царица…—

Морозным днем отмелькала Самара,
за ней
          начались азиаты.
Верблюдина
                    сено
                           провозит, замаран,
в упряжку лошажью взятый.
Университет —
                        горделивость Казани,
и стены его
                  и доныне
хранят
           любовнейшее воспоминание
о великом своем гражданине.
Далёко
           за годы
                       мысль катя,
за лекции университета,
он думал про битвы
                                и красный Октябрь,
идя по лестнице этой.
Смотрю в затихший и замерший зал:
здесь
         каждые десять на́ сто
его повадкой щурят глаза
и так же, как он,
                         скуласты.
И смерти
               коснуться его
                                     не посметь,
стоит
         у грядущего в смете!
Внимают
               юноши
                          строфам про смерть,
а сердцем слышат:
                               бессмертье.

Вчерашний день
                           убог и низмен,
старья
           премного осталось,
но сердце класса
                            горит в коммунизме,
и класса грудь
                        не разбить о старость.

НАШЕМУ ЮНОШЕСТВУ

На сотни эстрад бросает меня,
на тысячу глаз молодежи.
Как разны земли моей племена,
и разен язык
                    и одежи!
Насилу,
            пот стирая с виска,
сквозь горло тоннеля узкого
пролез.
            И, глуша прощаньем свистка,
рванулся
               курьерский
                                 с Курского!
Заводы.
             Березы от леса до хат
бегут,
          листками вороча,
и чист,
           как будто слушаешь МХАТ,
московский говорочек.
Из-за горизонтов,
                            лесами сломанных,
толпа надвигается
                              мазанок.
Цветисты бочка́
                         из-под крыш соломенных,
окрашенные разно.
Стихов навезите целый мешок,
с таланта
               можете лопаться —
в ответ
           снисходительно цедят смешок
уста
       украинца хлопца.
Пространства бегут,
                                с хвоста нарастав,
их жарит
              солнце-кухарка.
И поезд
            уже
                  бежит на Ростов,
далёко за дымный Харьков.