Седьмая жертва

Оглавление

Карен отрицательно покачала головой.

– Заказные убийства – это бизнес, ничего личного, как говорят. Пуля в голову, и – до свидания. И никакой тебе кровавой оргии с отрезанием грудей и превращением лица в сплошное месиво. – Она повернулась к Бледсоу, – Может, эксперты смогут нам чем-нибудь помочь. Так что предлагаю подождать с Хэнкоком и не сажать его на электрический стул по крайней мере до завтрашнего дня. А к тому времени, будем надеяться, у нас на него появится что-либо более конкретное.

Бледсоу кивнул.

– Я попрошу лабораторию побыстрее сделать анализы. А мы тем временем ждем. Есть возражения?

Робби недовольно скривился, но проворчал:

– Ладно, договорились.

– Езжайте по домам, отдохните немного. А я оставлю здесь патрульных, чтобы после нашего ухода никто не входил и не выходил отсюда. Включая Хэнкока.

– Особенно Хэнкок, – поправил его Робби.

Бледсоу направился обратно в особняк. Карен шагала рядом. Нахмурившись, он смотрел себе под ноги, сунув руки в карманы пальто. Остановившись перед Хэнкоком, Бледсоу опустился рядом с ним на диван.

– Я понимаю, тебе сейчас нелегко. И еще мне жаль, что именно тебе выпало несчастье обнаружить тело.

Хэнкок откинулся на спинку дивана.

– Ты говорил, что сенатор попросила тебя уйти. В котором часу это было?

Хэнкок прищурился, как если бы его слепил яркий солнечный свет, проникающий сквозь занавески.

– Я не обратил внимания, – ответил он. – Что-то около семи. Может быть, в самом начале восьмого. Я не смотрел на часы.

– А когда ты вернулся?

Хэнкок пожал плечами, бросил взгляд на старинные напольные часы у дальней стены комнаты, словно отсчитывал прошедшее время по движению стрелки.

– Примерно в половине девятого.

Манетт сверилась с записями в своем блокноте.

– Звонок в службу 9-1-1 поступил в восемь сорок пять.

– Значит, я вернулся примерно без пятнадцати девять, – заявил Хэнкок, разводя руками. – Послушайте, если вы не возражаете, я бы хотел остаться один. У меня была чертовски тяжелая ночь.

Карен посмотрела на кровавый след, тянувшийся по коридору, и подумала: «Элеонора Линвуд могла бы сказать то же самое».

…сороковая

Врач стоял между ног Карен, широко разведенных в стороны и пристегнутых ремнями к родильному столу. Схватки продолжались вот уже шесть часов. Больничный халат обильно пропитался потом и прилип к телу, и казалось, будто она только что вышла из-под душа.

Дикон стоял рядом, вытирал Карен лоб холодной влажной салфеткой и время от времени вкладывал ей в рот кубики льда.

– А-а-а-а! – Карен зашлась в крике, стиснула край стола руками, а потом обессиленно выругалась.

– Ты можешь сделать это, любимая, – сказал ей на ухо Дикон. – Я знаю, тебе больно. Постарайся дышать так, как мы с тобой учили.

– А-а-а-а! – Карен скривилась от боли и, хватая воздух широко открытым ртом, простонала: – К чертовой матери твои дыхательные упражнения!

Она прижала правую руку к своему раздувшемуся, огромному животу и снова сморщилась.

– Скоро все закончится, – спокойно провозгласил доктор. – Я уже вижу головку. Через минуту я помогу вам поднатужиться. Но не раньше. Хорошо?

Вместо ответа Карен стиснула зубы и застонала.

Дикон вытер пот у нее со лба и попросил:

– Продержись еще несколько минут, всего несколько минут! Наш сын уже почти здесь.

– Отлично, Карен, он уже идет, – сказал врач.

Ногой оттолкнув стул на колесиках, он встал и положил обе руки на появившуюся головку малыша. Рядом с ним появилась медсестра и нажала какую-то кнопку на соседнем мониторе.

– Ну, теперь тужьтесь! – скомандовал врач. – Еще несколько секунд, и он будет с нами.

Карен напряглась изо всех сил, так что ее голова оторвалась от стола.

– А-а-а-а! Больно! Жжет!

– Он почти вышел. Так, так, еще немножко… Отлично! – Врач выпрямился, и на лице его расцвела широкая улыбка. – Поздравляю! – Он протянул ребенка медсестре, которая завернула его в маленькую пеленку и положила Карен на грудь. – Вы уже придумали ему имя?

– Джонатан Тейлор, – ответил Дикон, осторожно проводя пальцем по гладкой щечке младенца.

– Джонатан Тейлор Такер. Мне нравится…

Карен открыла глаза. Пряди мокрых от пота волос прилипли ко лбу. Мыслями она была с Джонатаном. Будильник на ночном столике показывал 4:35 утра. Она огляделась, пришла в себя и заплакала. Вновь переживая появление Джонатана на свет, она оплакивала свою прежнюю жизнь, славного и добродушного мужчину, которым когда-то был Дикон, и радость, которую она испытала, приведя сына в этот мир. Как же все изменилось с той поры! Слезы капали на подушку, а Карен корила себя за то, что не ценила того, что имела, когда была счастлива.

Она прошла в гостиную и взяла с буфета детскую фотографию Джонатана. Она коснулась пальцами его лица, а потом прижала рамочку к груди, крепко обхватив ее обеими руками, словно старалась передать свое тепло и любовь через замерший фотоснимок и, таким образом, вдохнуть в сына жизнь и надежду.

– Очнись, пожалуйста, – прошептала она.

Карен сидела в гостиной, потягивая горячий шоколад, и ждала, когда же взойдет солнце. На экране телевизора сыпал шуточками ведущий какого-то ежедневного шоу. Она смотрела, как маленький циферблат в углу экрана отсчитывает секунды, а потом решила, что поедет в клинику сразу же, как только начнутся приемные часы.

Хорошо, приедет она туда, и что дальше? Чего она добьется, сидя на стуле возле кровати Джонатана? Станет разговаривать с ним в надежде, что он ее слышит? Для человека, работа которого связана с аналитической логикой, беседа с коматозным пациентом представлялась верхом нелепости. Такое поведение могло утешить разве что тех, кто отчаянно цеплялся хотя бы за призрак надежды. И вдруг Карен поняла, что, несмотря на весь свой рационализм, как раз и превратилась в такую особу. Ей нужно было верить в то, что Джонатан слышит ее, что он знает, что она сидит рядом… Потому что если это правда, то у нее еще есть надежда. А пока у нее оставалась надежда, она могла жить дальше.