В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина

Оглавление

Отправили шлюпку к берегу. Ее разбило в щепки, люди ушли на дно. Пятибалльная волна била о берег с такой силой, что камни звенели, как колокола. Не помню, кто разглядел узкую расщелину в скалах. Выбора у нас не оставалось. Спустили на воду все плавсредства и, как только ветер приутих, погребли к своей погибели. Из сорока двух человек осталось четырнадцать, до вершины добрались двенадцать: двоих прибили камни, падающие с утеса. Каменный дождь нас уже не пугал после пережитого. Передохнув, пошли на маяк, с собой у нас были автоматы, вещмешки с провизией и медикаменты. Смотрители маяка нам показались дикарями. В конце концов удалось их разговорить, и они рассказали, где мы и что это за страна ГУЛАГ.

Командир принял решение взять курс на северо-восток, к Чукотке. Он хотел выйти к Анадырю. Всего-то полторы тысячи верст по прямой. Пустяки, после того как мы прошли, да еще с боями, восемь или девять тысяч морским путем, что составляет четыре с половиной тысячи морских мили. Сопки и ущелья не помеха. Смельчаков нашлось шестеро — половина. Другая половина — раненые и обессиленные, и в их числе я, — двинулась на Магадан. Риск не меньший, но если уж мы сошли на берег, то надо куда-то идти. Зализав слегка раны, двинули вперед.

Магадан нас не заметил, мы влились в бригады по строительству оборонительной линии и как бы растворились в общей массе. Потом я женился на ссыльной вольняшке, которая срок свой уже отсидела, но в крупных городах ей жить воспрещалось. Она осталась в Магадане и устроилась работать в больнице. Ну и меня туда же пристроила. Сначала истопником, потом санитаром в морг, а через два года я выучился на фельдшера. Жена умерла год назад. С ее болячками, заработанными в лагерях, и так прожила больше положенного. Вот и вся моя история, Никита Анисимович.

— Остальные пятеро, пришедшие в Магадан, живы?

— Торпедист, мичман Пискун, и командир боевой части младший лейтенант Лазебников ныне еще здравствуют. Встречаемся только в центральном доме культуры в День Победы без наград и знаков различия. Чем занимаются, мне неизвестно. Ничего нового они вам не расскажут, но мои слова подтвердить смогут. Остальных я больше не видел.

— Где они живут?

— Не знаю. Вопросов мы друг другу не задаем, все больше фронт вспоминаем. Даже о родных не говорим. Знаю только, что Лазебников родом с Урала, а Пискун из Вологды.

— Хорошо, Захар Данилыч. Сажать вас не за что, а вот к делу мы вас привлечем.

— По пятьдесят восьмой статье?

— Ваша «статья» — восстановление собственного корабля, который вы знаете лучше других. То, что вы рассказали, соответствует скудным записям в судовом журнале.

— Корабль цел?

— В том же виде, как вы его оставили, даже льды его не повредили. Славный корабль с боевым прошлым, способный на дальние переходы. То, что нужно нашему командованию. В детали вникать не будем. Всему свое время. Сейчас мои сотрудники отвезут вас на работу и извинятся перед вашим начальством за временное задержание. Таким вещам никто не удивляется. И мой вам совет — не заставляйте вас искать, очень скоро вы нам понадобитесь.

— Да я хоть сейчас готов выйти в море.

— Недолго вам ждать придется. — Подполковник улыбнулся правой стороной лица, левая, скованная шрамом, оставалась неподвижной.

И вовсе он не страшный, каким казался на первый взгляд. Каким может быть Сорокин, мичман даже не догадывался.

11.

Генерал склонился к приемнику и очень внимательно слушал передачу из Соединенных Штатов. Полемика американских специалистов его всегда интересовала, тем более когда речь шла о Советском Союзе. Во время трансляций никто не смел беспокоить Белограя. Шатун Добрыня мотался по избе и тихо ворчал, даже он не мешал хозяину слушать радио, будто понимал важность момента.

Белограй давно понял простую вещь, государственные тайны существуют только для русских, для американцев секретов нет. О них знают домашние хозяйки, если слушают политические радиопередачи. Сколько же шпионов надо иметь, чтобы знать мельчайшие подробности о состоянии дел в России, включая военную отрасль. Вот только ни одного шпиона генерал в глаза не видел. Многотысячный сброд из «врагов народа» составлял «население» ГУЛАГа. И девяносто девять процентов были такими же шпионами, как его медведь математиком. Генерал не переставал удивляться работе агентов разведки США. Они насмехались над русскими, открыто обсуждая гостайны СССР, о которых на Лубянке говорили шепотом. Голоса звучали беспристрастно, словно речь шла об очередном неудавшемся фильме, разочаровавшем публику.

— Значит, вы утверждаете, мистер Томсон, что русские еще не скоро создадут бомбардировщик, способный доставлять ядерные заряды на дальние расстояния?

— Несомненно. Они не разрабатывают собственных систем, а копируют устаревшие модели и тем самым тормозят продвижение вперед. Это связано в первую очередь с нетерпением Сталина. Копирование ФАУ-2 или нашей первой бомбы не приведет к успехам вашу страну. Вот вам конкретный пример. На территории Маньчжурии потерпели крушение наши бомбардировщики В-29. За время боевых действий русские подобрали три машины. В спецтюрьме под названием ЦКБ-29 НКВД талантливый русский авиаконструктор Туполев, вместо того чтобы строить новые машины, вынужден был копировать В-29. И что получили на выходе? Масса бомб не превышает двух тонн, дальность полета — две тысячи километров. Куда они могут долететь со своим грузом? Я уже не говорю о том, что самолету надо вернуться на базу. Для американцев авиация красных никакой опасности не представляет. Талантливые люди не могут, сидя в тюрьмах, реализовывать грандиозные проекты, не имея должных условий, а им дали правильное название — «шарашки». Боюсь, что это слово невозможно перевести на английский язык.