В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина

• Предыдущая
• 26/104
• Следующая

— Читай приговор, полковник.

Белограй встал и подошел к книжному шкафу. За собранием сочинений Ленина стоял графин с водкой и стаканы. Чего бы он стоил, не зная заначек своих подданных.

Разлив водку, генерал вернулся к столу и поставил второй стакан перед Челдановым.

— Выпьем для храбрости.

Выпили. Полковник распечатал конверт и достал послание.

После сухих поздравлений с Новым годом и успехами в социалистическом строительстве началась деловая часть. Помимо планового задания в пятьдесят тонн золота, новые требования: три тонны к 15 мая, три тонны к 15 августа, три тонны к 15 ноября. И, как насмешка, в конце приписка: «Успехов, товарищи!»

— Тащи графин из шкафа, Харитон, и садись. Думу думать будем.

— А что тут думать, Василь Кузьмич. Стенка, она и в Африке стенка. Больше полтонны к весне не нароем. Полторы в год, если на золотую жилу не нарвемся. Нет тут жил. Самородочек в сто карат, и тот музейная редкость. План в пятьдесят тонн далек от реальности. Наши вожди живут прошлым.

Осушили графин до конца, но водка не брала.

— Голь на выдумки хитра, Харитон. Почему бы нам чукотскую пушнину американцам за золото не продавать? Выставим кордон у мыса Провидения и установим контроль.

— Это сколько же пушнины надо! Песцы стадами не бродят. Да и кордон выставлять не из кого. У меня по одному солдату на две сотни зеков.

— Вход в бухту сторожевиком закрыть можно, вид у него внушительный.

— А что, в самый раз. К середине мая его приведут в божеский вид, плюс недели три ходу до мыса Провидения. А сколько золота дадут американцы за один присест?

— Плату вперед потребуем за два года. Идея бредовая, но где одна там и другая рождается. У нас, Челданов, четыре месяца впереди.

— Сто двадцать дней жить осталось.

— Может, и так. Вот только паникеров я не люблю, полковник.

— Паникуют от страха, товарищ генерал. Я мимо страха в гражданскую проскочил, рубанув по нему шашкой. С тех пор он мне на пути не встречался.

— Верю. Найдешь мне, Харитон, десятерых человек. По количеству одиночек в центральной больнице. Откормишь, вылечишь, на ноги поставишь.

— Зеков? По какому принципу?

— Есть детская загадка, Харитон. Старый охотник собрался переправиться на другой берег широкой реки. Лодочка у него была дряхлая, маленькая и ненадежная, едва одного старика на плаву держала. А в хозяйстве охотника имелся волк, коза да кочан капусты. Как их переправить на другой берег, если взять с собой можно только что-нибудь одно? Возьмешь капусту, волк козу сожрет, возьмешь волка, коза капусту сожрет?

— Козу надо брать. Волк капусту не жрет.

— Где же твоя дальновидность? Ведь ему предстоят три ходки. Кого брать следующим? По этому принципу и людей подбирай. Контрика и вора, еврея и татарина, интеллигента и бывшего чекиста, попа и христопродавца. Принцип простой. Ни один из них не пойдет на сговор с другим.

— Горазды вы, товарищ генерал, задачки сочинять.

— Ничего. Елизавета Вторая с ней легко справится. Она и в интригах сильна, и в психологии, да и опыт имеет немалый. Ты ей доверь эту работу.

— Но она же…

— Брось, Харитон! Игры кончились. Пора к обороне готовиться. А ты займись центральной больницей. Обеспечь ее всем, что есть в запасе. Хватит казенным спиртом глотку полоскать. Все склады опустоши, все раздай. Нам нужны здоровые зеки, крепкие руки. О завтрашнем дне другие думать будут. Лес рубить только на обогрев лагерей. Зима нас ждет лютая.

— Тогда нам и до весны не дожить.

— Доживем. Всю имеющуюся технику — в лагеря. Туда, где в ней больше всего нуждаются, в сопки. Теплую одежду раздать. Сам склады проверю. Кладовщиков и снабженцев на легкие работы определить. Чукчей обложить данью, по сорок килограммов оленины с чума. У эвенков конфисковывать треску. Установи нормы.

— Что с вами, Василь Кузьмич?

— Революцию начинаем. Донос строчить не рискнешь, меня не станет, ты за все ответ держать будешь, и за девять тонн золота в первую очередь. В следующем году нам на шею повесят довесок потяжелее. Аппетиты у Политбюро непомерные.

Раскраснелся генерал, то ли от водки, то ли от нахлынувшего энтузиазма.

Уходили усталыми, бал давно завершился, только конфетти да серпантин остались на полированном паркете.

Г Л А В А II
Конкурс смертников

1.

Март 1950 года

Вьюга, пурга — свист в ушах и непроглядная белая молоканка перед глазами. Две пары саней, запряженные тройками, уперлись в деревянные ворота лагеря. Безликую молоканку разбавлял кумачовый транспарант, рвущийся на ветру: «Превратим Востлаг в единый стахановский коллектив».

Ворота открылись, но лошади не тронулись с места. Из лагеря на санках вывозили трупы, завернутые в тряпье, из-под которого торчали голые синие ноги. Охранник подходил к каждому телу и трижды протыкал его длинной узкой спицей, после чего давал отмашку и солдат выкатывал санки за ворота. Сколько их вывезли, никто не считал. Дорога освободилась. Три легких тройки с бубенчиками въехали на территорию зоны, ворота закрылись.

Территория просматривалась до первых бараков, а дальше утопала в размытой белизне. Из административной избы, что стояла справа от ворот, повыскакивало лагерное начальство. Кто-то бил огрызком трубы в рельс, оповещая зону о пересменке. Кучер спрыгнул в снег и подал руку закутанному в тулуп человеку, сидевшему под брезентовым навесом. Из другой кибитки выпрыгнули люди с автоматами — в полушубках, в ушанках, завязанных тесемками под подбородком, с закутанными лицами. Снег лежал глубокий, рыхлый. Ноги утопали по колено. Один из автоматчиков поднял выбравшегося из-под навеса пассажира на руки и еще глубже утонул в снежном пуховике. С тяжелой ношей он не мог сделать и шага. К крыльцу выстроилась цепочка из автоматчиков, и ценный живой груз передавался из рук в руки, пока нога в нерповых унтах самостоятельно не ступила на деревянный настил скрипучих ступеней. Кокон ожил и двинулся к распахнувшимся перед ним дверям, из которых валил пар.

• Предыдущая
• 26/104
• Следующая