Рельсы

Оглавление

Позже, однако, выяснилось, что песня вводила в заблуждение: они посетили не один паб, а много, кочуя из одного питейного заведения в другое, точно некое беспокойное племя, постепенно наливаясь спиртным и превращаясь из подвыпивших гуляк в мутноглазое, смердящее перегаром стадо с заплетающимися языками.

Первый паб назывался «Высокая Птица». То есть название было на боллонском, но вывеска изображала именно такое животное. Внутри было мрачно, темно, толкались, глазея друг на друга, приезжие и местные. Кирагабо поставила перед Шэмом крохотный стаканчик. Вкус его содержимого напоминал чернику, вывалянную в пыли.

— А что тогда взяла у тебя капитан? — спросила Кирагабо. — Когда покусали Стоуна?

— Кое-что из руин.

— О-о, да ты у нас блюдешь тайну. Что это было, Суурап-куурап?

— Да так, ничего особенного, — буркнул он и стал пить, а его товарищи принялись толкать его локтями и подшучивать над ним, требуя подробностей, так что большая часть пойла выплеснулась ему на одежду; потом Вуринам стал рассказывать жутко пошлый анекдот, и о Шэме все забыли. После этого они подались в «Ворчливую Молли», где было повеселее: яркие крашеные стены, блестящий джукбокс извергал синкопы джаззл-хауса, от которого Вуринам тут же заскакал, как обезьяна, и начал флиртовать со всем, что двигалось. Он громко кричал, сравнивая свою одежду с одеждой партнерши, такой хорошенькой молодой женщины, что Шэм краснел при одном взгляде на нее, хотя она его даже не замечала.

Зато, как понял Шэм, его заметил Бенайтли, и тут же начал над ним хохотать. Потом Вуринам вернулся за стол, и в горло Шэма потекло кое-что потемнее, погуще и послаще того, что они пили в предыдущем заведении. Он достал из-за пазухи Дэйби и пробовал угостить ее капелькой; товарищи завопили на него за то, что он принес с собой мышь, но скоро и думать позабыли о том, что поначалу их так возмутило.

— Это была… как ее там, — сказал Шэм. — Маленькая такая штучка для фотика. — Собутыльники не сразу поняли, что он отвечает на вопрос предыдущего паба.

— Память! — сказала Лак. Бенайтли поднял бровь и хотел спросить еще что-то, но его отвлек громила из местных с предложением помериться силами на руках. Сразу после этого они оказались на вершине скалы с видом на гавань, как-то одолев головоломную тропу к «Клокерелю», снобистскому заведению с вывеской в виде гибрида будильника и петуха. Его официанты попытались было не пустить их внутрь, но, поняв, что ни к чему хорошему это не приведет, решили дать им войти.

— Гляньте-ка! — взревел Шэм. — Этта ж поезд! — и верно, внизу, прямо под ними, был «Мидас». На нем горели опознавательные огни. Но тут оказалось, что пришла очередь Шэма ставить выпивку, о чем ему услужливо напомнили товарищи; также услужливо они взяли его кошелек, вытряхнули из него все деньги и купили на них несколько кувшинов Каменноликие знают какой дряни, и закуску — жаренного в перце пылевого краба и каких-то тварей вроде саранчи, на чьи многочленные усики и ножки Шэм взирал без особого энтузиазма, но которых, тем не менее, покорно жевал потом.

— Как ты вообще попал на кротобоя? — с беззлобным любопытством спрашивал Вуринам. Другие подтянулись поближе, интересуясь ответом. — Что, папка с мамкой велели? — У пьяного Шэма язык уже еле ворочался во рту, так что он сам толком не понял, что ответил.

— Мня, мня, мамка, мня, мня, папка? — передразнил его Вуринам. — Спасибо, что просветил.

— Это не я, — объяснял Шэм, — это все кузены. Нет у меня… — Последние слова вдруг показались ему чрезмерно жалобными, так что он поспешно прикрыл рот и «мамки с папкой» сказал шепотом, чтобы не портить вечер.

Но никто его уже не слушал. Коллеги по «Мидасу» громко ржали над тем, как его изображал Вуринам. А тот треснул его кулаком в плечо — из дружеских чувств, разумеется, — и сказал:

— Ты парень что надо, Суурап, только расслабься чуток, — на что Шэм мысленно возразил: «В каком это смысле?», но его вопрос остался без ответа, поскольку разговор перешел на другое.

Шэм поймал взгляд Бенайтли. Гигант молчал, но симпатия, написанная на его физиономии, говорила яснее всяких слов. Шэм сделал еще глоток.

Что было потом? Еще одно место под названием «Древний Сыр», и еще одно, «Формидабль», и еще «Драп и Доктор» или «Дрянь и Дракон», или что-то вроде. Когда именно мужчины и женщины с «Мидаса» вступили в разговор с выпивохами с других поездов, Шэм не помнил, хотя сам принял в нем живое участие.

— Чего мужики вытаращились? — спросил он женщину с татуированной шеей и косой, уложенной кольцами, как канат. Она взглянула на него поверх стакана. — Откуда ты быть, пожалуйста?

— Боллонские мужчины любят, чтобы женщины сидели дома, — сказала она на рельсокреольском, лингва франка всех, кто трудится в рельсоморье. Однако ее акцента Шэм не распознал. — Такие, как я, им не по вкусу. Из Коулд Бейсин я. — Коулд Бейсин! Даль-то какая, еще восточнее, чем Стреггей! — Приехала покупать слухи. И продавать тоже.

— Я слышал про рынки слухов. Где они?

— Слухи о том, где находятся рынки слухов, покупают у слухоброкеров на улицах, если, конечно, повезет и тебя не обманут.

— Что, платить деньги за слухи о слухах?

— А как иначе?

— А то тебе не дадут делать то, зачем ты сюда приехала? — спросил Шэм.

Она покачала головой.

— Не такие они тут глупые, чтобы диктовать приезжим, что им делать да как. Я уже занималась апдайвингом на восточном нагорье. — И она завела соблазнительный разговор о Совмерике, мифическом токсиконтиненте в верхнем небе. — Так что это была за руина?