Сюзанна и Александр

Оглавление

— Почему бы вам не порассуждать о том, что вы понимаете? Черт подери, сударыня! Занимайтесь тем, что вас касается. Ступайте на кухню, к детям. И не берите на себя труд судить о моем бесчестье.

— Александр! — взмолилась я. — Да вы просто с ума сошли!

— Судить об этом — тоже не ваша задача. Тысяча чертей! Какого дьявола вы вмешиваетесь? Кто вам позволил осуждать то, в чем вы ничего не смыслите? Уходите отсюда!

Я стояла, словно окаменев. Он раздраженно повторил:

— Уходите! У меня нет желания слушать ваши упреки!

Он говорил, как будто бил по лицу. Я сознавала, конечно, что он пьян и не владеет собой. Но эта грубая выходка превосходила все мыслимое. Только какой-нибудь грузчик мог вести себя так. То, что он переживает из-за возложенной на него постыдной задачи, — еще не причина, чтобы свое бешенство вымещать на мне! И такая обида поднялась у меня внутри, что я не выдержала: я упала на скамейку, закрывая лицо руками, и слезы хлынули у меня из глаз.

Александр переступил с ноги на ногу.

— Вы что, вознамерились брать меня измором?

Я не отвечала, задыхаясь от рыданий. Обида, стыд и жалость к самой себе не давали мне поднять голову. В душе я сознавала, что плакать перед ним — это значит проявлять слабость. Надо плакать в одиночестве, в своей спальне. Но остановиться я не могла, это было сильнее меня.

Он потоптался на месте, потом коснулся моего плеча. Возможно, за эти минуты он слегка протрезвел.

— Сюзанна, ну в конце-то концов…

— Ах, оставьте меня! — вскричала я со слезами, отбрасывая его руку. — Вы просто пьяный грубиян! И вы отвратительны мне сейчас!

Не глядя на него, я слышала, как герцог вышел. Я осталась одна. И, словно обессилев, снова зарыдала — теперь уже в голос, ибо знала, что меня никто не услышит и я могу спокойно облегчить свои обиду и отчаяние слезами.

Где-то в кустах еще пели соловьи. Прислушиваясь к ним, я с тоской подумала, что это была наша первая крупная ссора за почти три года знакомства. И как мы помиримся, я не представляла.

6

Это было нечто новое в наших отношениях. Впервые мы поссорились так, что я затаила в душе обиду на Александра. Все эти слова о кухне, детях, о том, что только он, герцог, знает, что я понимаю, а что нет, больно ранили меня. По моему представлению, так мог бы поучать свою жену какой-нибудь лавочник. Я не знала ни одного случая, когда бы аристократ заявлял, что место его жены — на кухне. Это было крайне странно. И обидно. Я не знала, как мы встретимся после той безобразной сцены.

Видимо, он тоже не знал, ибо не зашел ко мне объясниться или извиниться за грубость. Вечером следующего дня герцог вместе с графом де Буагарди и Гарибом ускакали в неизвестном направлении. Я не вышла, чтобы проводить их. Но меня, возможно, никто и не ждал.

Новое неприятное событие заставило меня забыть на время обо всем этом. У Маргариты случился такой приступ ревматизма, что она слегла в постель. Застарелый недуг поразил плечи, поясницу, руки, ноги, а пальцы у нее так просто скрючило. Я почти не отходила от нее, делала примочки, ванночки — все так, как советовал доктор д’Арбалестье. По его мнению, болезнь была не смертельна, но я порой впадала в такое отчаяние, что не могла сдержать слез. Только в подобные минуты я до конца понимала, как дорога мне Маргарита. Я любила ее, как мать. Я была без нее как без рук. Я так привыкла слышать ее голос, что не представляла себе, как можно обойтись без него.

Мое отношение ее немного тревожило.

— Вы не должны так переживать, мадам, — заявила Маргарита решительно. — Когда-нибудь я все равно умру, такова уж судьба, и вы должны примириться, что так и будет.

— Ах, лучше бы ты так не говорила!

— Нет. Вы должны привыкнуть, что когда-нибудь будете и без меня обходиться. Надо смотреть в глаза правде, милочка.

Это ее обращение «милочка» сломило меня. Упав на колени рядом с ее постелью, я взяла теплую большую руку горничной, прижала к щеке и залилась слезами.

— Боже мой, только не это! Хотя бы ты не оставляй меня!

Я только в эти дни заметила, как побелели ее волосы. Но она бодро ответила:

— Не бойтесь, мадам. Я еще чувствую в себе силы и еще десяток лет вам послужу.

Вскоре ей стало лучше, болезнь отступила, и, увидев, что Маргарита поднимается, я слегка успокоилась.

В ночь на святого Матфея во дворе раздался шум, и я, еще лежа в постели, поняла: вероятно, герцог вернулся. У меня была мысль спуститься вниз, но я раздумала. Я еще не забыла того, что между нами случилось, а лицемерить не могла. Упрекать его я тоже не хотела. Он же сказал, что не желает слушать моих упреков. А ничего иного я ему предложить не могла.

Я решила остаться в постели и только прислушивалась к тому, что происходит внизу. Тихий стук раздался в дверь.

— Войдите, — сказала я настороженно и села на постели.

Вошла Эжени и робко произнесла:

— Ваше сиятельство, господин герцог вернулся.

— Это он послал вас?

— Нет. Но я подумала, что вашему сиятельству необходимо знать. Мне кажется, господин герцог ранен.

Я вскочила на ноги, принялась искать домашние туфли, но от волнения никак не могла найти. Эжени услужливо помогла мне.

— Мадам не следует так волноваться. Господин герцог не умирает.

— Он шел сам? Его не несли?

— Нет, мадам. Он приехал сам, верхом.

Я уже стала понимать, что мой первоначальный испуг не имеет оснований. Если Александра и ранили, то он знал, куда отправляется. Он сам виноват, черт возьми! Он никого не слушает! А потом еще заставляет всех волноваться.