Сюзанна и Александр

Оглавление

— Вот как? Должно быть, я чересчур сильно вас затянула!

Она говорила о том о сем, раздевая меня и возясь с одеждой. Ни слова не сказав, я бросилась в одном корсете и панталонах на постель лицом вниз и какое-то время лежала неподвижно. Со двора донесся топот копыт. «Ну все, — подумала я, чувствуя, как у меня холодеет под ложечкой. — Они приехали. Сейчас-то все и начнется».

— Маргарита, взгляни в окно: это герцог приехал, да?

Она не спеша взглянула.

— Да, мадам. Так что же случилось?

Я рывком села на постели, поспешно накинула на плечи пеньюар. Потом вспомнила о тугом корсете и попыталась расшнуровать его. Маргарита помогла мне.

— Вы места себе не находите, душечка! Что случилось? Я полагаю, уж мне-то можно сказать?

Я сбивчиво стала рассказывать ей все, начиная с того, что случилось в Париже. О том, как Ле Пикар встретил меня в неприличном заведении и узнал, что я посещала там Клавьера. О том, как наводил справки. О том, какие сцены устраивал мне…

Маргарита тревожно спросила:

— Но правды-то он не знает?

— Не знает. О Талейране никто не знает, Маргарита. Но мне от этого не легче. Представляешь, как они будут ко мне относиться, если узнают, что я была любовницей банкира и родила от него близняшек!

— Но господин герцог — он же так любит вас!

— Да, любит, но ему тоже тяжело будет об этом узнать, а тем более тяжело смириться с этим. Потребуется время, чтобы он успокоился. — Я сжала руки так, что хрустнули суставы. — Ах, этот проклятый Ле Пикар — зачем только он появился!

Мне, конечно, далеко было сейчас до того хладнокровного состояния, о котором толковала Констанс, но внешнее спокойствие мало-помалу возвращалось ко мне. По крайней мере, я чувствовала себя способной говорить спокойным ровным голосом, трезво размышлять, управлять своими поступками и выражением лица. Словом, я взяла себя в руки. Опасения хотя и оставались, но страх — весьма схожий с трусостью — прошел. Я несколько раз глубоко вдохнула, старясь полностью вернуть себе самообладание.

У меня был выбор: сразу отправиться к Александру или остаться здесь. Я выбрала второе. Честно говоря, для первого мне не хватало смелости. И все потому, что я хотя и знала, что обвинения насчет моей недавней связи с Клавьером беспочвенны, все-таки чувствовала свою вину. Подспудно, но чувствовала. Ведь та ночь с Талейраном все-таки существовала. Об этом никто не знал, но знала я, и это не позволяло мне избавиться от тоскливого ощущения вины.

Я поднялась, подошла к умывальному столику и тщательно умылась, а потом энергично растерла лицо полотенцем. Маргарита помогла мне распустить прическу, вынуть шпильки и расчесать волосы. Я облачилась в ночную шелковую кофту, потом снова надела пеньюар и покрыла волосы ночным белым чепчиком — словом, приобрела вид женщины, собирающейся ложиться спать. Все эти приготовления, обычные для каждого вечера, тоже пошли мне на пользу и придали уверенности. Покончив с ними, я сказала горничной:

— Маргарита, может быть, ты спустишься вниз и…

Она поняла меня с полуслова.

— Конечно, непременно! — заверила она, махая руками. — Нам надо хоть что-то узнать. Я спущусь вниз и попытаюсь что-нибудь разузнать. Уж вы не беспокойтесь.

Это было крайне необходимо. Я ведь даже не знала, где сейчас Александр, с кем говорит и что собирается делать. Следовало хотя бы приблизительно узнать о его намерениях. «Если он говорил с Полем Алэном насчет всего этого, — подумала я, вышагивая из угла в угол по комнате, — если он расспрашивал его, то брат, очевидно, сказал, что одну ночь в Париже я не была дома. Ведь тогда, когда я была с Талейраном, Поль Алэн явился в Париж и не застал меня. Да, меня не было всю ночь. Это, конечно же, лишь усилит мою вину. Надо как-то оправдаться. Надо сказать, наконец, как все было на самом деле, как Клавьер чуть не засадил меня в тюрьму, как я дала взятку Баррасу!»

В этот миг в дверях показалась Маргарита. Я окинула ее удивленным взглядом.

— Ты уже вернулась? Так скоро?

— Мне не позволили спуститься вниз, мадам! — вскричала она разгневанно.

— Как это?

— А вот так. Уже на самых ступеньках меня остановил этот дикарь, Гариб, и сказал, что хозяин, дескать, не позволяет мне выходить из комнаты. Я спрашиваю: «Почему?»

— Ну?

— А он мне ответил, что я, мол, слишком вам предана и что хозяину это сейчас нежелательно.

Мы обе замолчали, глядя друг на друга. Эти репрессии против моей горничной заставили меня насторожиться. Похоже, меня уже заранее считают виновной. Мне приказано сидеть в заключении, а за моей спиной проводится следствие!

— Не переживайте, — сказала Маргарита, — я пойду к другой, кафельной, лестнице и еще раз попробую…

— Нет-нет, — сказала я поспешно, — не надо. Тебя все равно заметят, и это будет чересчур унизительно.

Маргарита проворчала, готовя для меня постель:

— Надо же! До чего уже дошло! Я теперь не имею права ходить по дому, как мне заблагорассудится! И за что же? За преданность! Впервые слышу, чтобы служанке ставили такое в упрек!

Я молчала, кусая губы. В доме стояла полнейшая тишина. Я невольно подумала, что так, кажется, бывает перед грозой. Эта тишина действовала на редкость угнетающе. Я уже готова была, чтобы не мучиться этой неизвестностью, выйти и самой отправиться к Александру — уж меня-то Гариб не посмеет остановить! Но в этот миг голос индуса донесся с лестницы:

— Эжени и Элизабет! — повелительно прокричал он. — Быстро! К хозяину!

Через несколько секунд тихо хлопнула дверь и раздались звуки шагов, — видимо, вызванные Гарибом служанки отправились выполнять волю герцога.