Порно

Оглавление

Крошка Кейт все еще смотрит на меня, и я думаю, чиста, я бы прям щас мог залучить этот сладкий кусочек, у меня так давно не было бабы… но этот Ларри, придурок ебучий, он мне всю малину, нах, портит.

— Слушай, Ларри, — говорю, — методы у тебя неправильные.

— Это грубо, я знаю, — примирительно говорит Ларри и добавляет, понизив голос, в смысле, уже не орет, а говорит нормально: — Слушайте… я ниче не обещаю, но мне надо поговорить с одним человеком, может, он даст вам чуть-чуть больше времени, — улыбается он.

Мелани смотрит на этого пиздюка, выдавливает из себя улыбку и сухо благодарит.

— Я знаю, ты здесь ваще ни при чем, ты просто делаешь свою работу…

Ларри на секунду отводит взгляд, потом продолжает:

— Я тут что подумал: может быть, сходим, чего-нибудь выпьем, а заодно и обсудим все в более цивильной обстановке, ну, например, вечерком?

— Нет, спасибо, — говорит она. Я включаюсь в разговор:

— А ты, Кейт? Позови к мелкому няньку!

— Не могу, денег нет, — улыбается она. Я подмигиваю и говорю:

— А я старомодный. Не люблю, чтобы девушки сами за что-то платили. В восемь часов пойдет?

— Ну, да… но…

— Ты где живешь?

— Да вниз по лестнице, квартира прямо под этой.

— Я зайду за тобой в восемь, — говорю. Потом поворачиваюсь к Ларри: — Ладно, пошли… — Я хватаю его и тащу прочь.

Мы идем вниз по лестнице, и он ноет:

— Иди ты на хуй, Франко, она бы пошла, если б ты меня не уволок!

Я говорю ему прямо:

— Ты, мудила вонючий, эту девочку не интересуешь. А вот Кейт я, похоже, глянулся.

— Ага, эти цыпочки — они легкая добыча, они всегда без гроша и пойдут за любым, у кого с денежкой все нормально.

— Ага, но с тобой почему-то не пошли, — говорю я. Парень не сильно доволен, но сказать-то неча. А я прямо вижу, как его член опадает, и весь гонор сходит, нах, и сам он сникает — ему еще предстоит объясняться с Донни.

Но это его, нах, проблемы. Я всего-то несколько часов на свободе, но у меня уже все схвачено. Хорошенькая молоденькая цыпочка и все такое! Мировой рекорд, блядь. Я за все отыграюсь, уроды. Прямо щас и начну наверстывать упущенное!

19. Друзья-товарищи

Псих шмыгает носом, у него соплей еще больше, чем у меня, брат. Текут ручьем, из носа на верхнюю губу. Он постоянно сморкается в эти свои «клинексы», но это мало помогает, ручей — он ручей и есть. А чего ручью делать? Типа тока журчать и струитца. В общем, нос у него журчит, и сам он журчит, бля. Журчит и журчит. Что меня совершенно не беспокоит, ну, то есть обычно не беспокоит, но сейчас — случай особый, ведь Али его слушает. Слушает всю эту пургу. Чиста, цепляется за каждое слово, знаешь. Это была ее идея пойти в «Порт радости» и повидаться с ним, ну не моя же. Может, дурак я был, что пришел сюда накануне, а может, я и вправду был слишком резок с парнем, но у меня сейчас нервы — совсем ни к черту, а он меня знает уже стока лет и мог бы понять и выказать хотя бы какое-то сочувствие старому бедолаге, да. Но нет, этот кекс думает только о себе, а на других ему наплевать. Он так занят собой, что вообще удивительно, как он еще с кем-то общается. Сейчас он болтает что-то о кино, об индустрии развлечений и всей этой байде. Но меня вот что волнует: его болтовня, похоже, производит впечатление на Али, и я чувствую, что между ними что-то было… давно…

Ревнивый муж… Никчемный муж… И то, и другое, брат, И то, и другое.

А Псих и вправду не изменился. Нет, нет, нет. Такой же, как раньше. Со всеми своими великими планами и проектами. Как заведется — не остановишь.

Мы получаем желанную передышку, когда в баре становится людно, и пожилая официантка, которая явно уже зашивается, кричит:

— Саймон!

На третий раз он наконец поднимается и этак расслабленно идет к ней на подмогу. Элисон поворачивается ко мне:

— Классно снова увидеть Саймона, — и она вспоминает всю нашу старую тусовку, Келли, Марка и Томми, да, брат, беднягу Томми.

— Да, Али, я очень скучаю по Томми, — говорю я, и, чиста, хочу поговорить о Томми, потому что о нем как будто, ну, все забыли, а это неправильно. Понимаешь, какая штука: когда я пытаюсь заговорить о нем, народ напрягается и говорит, что я, ну, типа больной, но это не так, я просто хочу о нем помнить, и чтобы другие помнили, понимаешь?

Али сегодня была в парикмахерской и постриглась короче, но оставила длинную челку. Мне больше нравилось, как раньше, но я не хочу ниче говорить. С девушками так всегда, если у вас с ней и так все не очень чтобы хорошо, подобное замечание может, ну, как сказать… пошатнуть равновесие, в натуре.

— Да, — говорит она, прикуривая сигарету, — Томми был классный парень. — Потом она поворачивается ко мне и вздыхает, и во взгляде моей детки холод. — Но на герыче спекся.

А я сижу и не знаю, чего сказать. Надо было бы сказать, что Томми, по правде, не был таким уж нарком, просто ему не повезло, ведь все остальные, все мы, как-то справились, чиста. Но я просто не успеваю ничего сказать, потому что он возвращается, ну, несет еще выпивку, и вот опять все о нем. Все о Психе.

У меня в голове как будто заела пластинка; ЛОНДОН… КИНО… ИНДУСТРИЯ РАЗВЛЕЧЕНИЙ… ОТДЫХ… ВОЗМОЖНОСТИ ДЛЯ РАЗВИТИЯ БИЗНЕСА…

И я ниче не могу возразить, брат, сижу весь такой задрюченный, слушаю весь этот пиздеж, и, чиста, тошно становится, и я говорю:

— Так ведь… гм… ниче у тебя толком не вышло, ну, в Лондоне?

Псих выпрямляется, весь такой напряженный, и смотрит на меня так, как если бы я только что сказанул, что его итальянская мамочка отсасывает полицейским. В его глазах — злость и ненависть, да, самая настоящая ненависть, но он ничего не говорит, просто смотрит так холодно, знаешь.