Порно

Оглавление

А я думаю про себя: интересно, а сколько бабла этот удод затарил в свою ячейку в Банке Клайдсдейла.

20. Афера № 18738

Было приятно снова увидеться с милой Алисой, даже притом, что перебранка с этим больным торчком, явно сидящим на героине, этим обтрепанным и оборванным неудачником, с которым она связалась, очень сильно меня расстроила. Он стал довольно-таки шустрым. Тощий нагероиненный мудак. Надо было его вышвырнуть прямо на улицу вместе со всем остальным старьем, чтобы его подобрали мусорщики и сожгли в печи. Жизнь — штука такая: может быть лучше, а может быть хуже. И сейчас, думая об Уроде, я прихожу к выводу, что худшее позади. Но нет, все стремительно летит на хуй. Входит он.

— Псих! Оратор хуев! Ты теперь держишь паб в Лейте? Так и знал, что ты не сможешь прожить вдалеке отсюда.

На нем немодная коричневая летная куртка, старые найковские кроссовки, левисы и что-то похожее на полосатую рубашку от «Paul and Shark» удручающе древнего модельного ряда. Естественно, общий вид во весь голос вопит: тюряга. Может, и есть проблески серебра на висках и парочка лишних «Марсов» на фасаде, но парень выглядит очень даже ничего. Совершенно не постарел, как будто проводил время в загородном клубе здоровья, а не в местах не столь отдаленных. Может, качался по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Даже мазки серебра кажутся неестественными, словно киношный грим, который актеру накладывают, чтобы он выглядел старше. Я буквально, блядь, онемел.

— Вот уж не думал, что дождусь этого дня! Я же тебе говорил, что ты, мудила, все равно вернешься! — говорит он, демонстрируя мне, что его мания на избитые, явно отрепетированные фразы жива, как и раньше, возможно, даже развилась, пройдя длительный инкубационный период в каталажке. Представляю себе, каково было его сокамерникам. Ставлю все, что у меня есть, — дикий зверь улепетнул бы первым.

Мои челюсти как будто смыкаются в замок, зубы скрипят. И это совсем не от кокса, который я принял, когда заходил Мэрфи-Смэрфи. Я выдавливаю натянутую улыбку и пробую оживить свой язык.

— Франко! Как дела?

В лучших старых традициях: этот крендель никогда не дает ответов, когда у него есть свои вопросы.

— Ты где остановился?

— За углом, — говорю.

Он смотрит на меня таким взглядом, будто шкуру сдирает, но я вовсе не собираюсь распространяться перед этим кренделем. Потом его взгляд скользит по залу и возвращается ко мне.

— Пиво будешь, Франко? — ухмыляюсь я.

— Думал, ты, блядь, и не спросишь, — говорит он, оборачиваясь к еще одному долбаному неудачнику, который пришел вместе с ним. Я знать не знаю этого придурка. — Парень может позволить себе держать паб, он может позволить себе угостить пивком своего старого друга Франко. Правда, Псих?

— Ага… — Я снова выдавливаю улыбку, поднимая стакан к крану, и стараюсь подсчитать в уме, сколько бесплатных кружек этот мудак опустошит за неделю и как это все отразится на почти нулевом доходе, который эта дыра мне почти приносит. Я треплюсь с Франко, подбрасывая информацию и имена, которые вздрючат его больную голову. Прямо видно, как крутятся шестеренки у него в мозгах, как ему становится все более и более не по себе. Имена и наполовину обрисованные схемы толпятся, пытаясь пробиться в нужном направлении, как поток машин, столкнувшийся с приближающимся аварийным заграждением. Как бы мимоходом я произношу одно конкретное имя. До меня вдруг доходит, что я одновременно встревожен и странно воодушевлен повторным появлением Франко, и я стараюсь сложить в голове черновой баланс возможностей и опасностей. Я пытаюсь оставаться стабильно нейтральным и терпеливо выслушиваю пургу, которую он тут несет, разве что иногда язвительно усмехаюсь. Я так думаю, найдется немало народу, который не так равнодушно, как я, отнесется к возвращению Бегби.

Этот второй незнакомый парень, широкоплечий такой, мельком поглядывает на меня. Он похож на чуть более худосочную, менее здоровую версию самого Франко: тело накачано на тюремном железе — да, но потом заполировано наркотой и алкоголем. Его глаза — дикие, психопатические щелки, они как будто ищут, что бы испортить хорошего и к какой бы дряни примкнуть. Коротко остриженные волосы покрывают крепкую черепушку, по которой можно хоть целый день колошматить, и только пальцы себе отобьешь.

— Так ты и есть Псих, что ли?

Я просто смотрю на него, наливая пиво. Мое выражение — обнадеживающе неискреннее, вызывающее, когда молчаливое «и?» висит в воздухе и идет битва двух воль, кто — кого. Я молчу, жду, пока этот кретин скажет еще что-нибудь. Но я теряю контроль: все, что я получаю, — улыбка этого пройдохи, и кокаиновый кайф сходит на нет, и я думаю про тот сверток у меня в кармане, в куртке, что висит в офисе наверху. К счастью, он прерывает паузу.

— Меня зовут Ларри. Ларри Уили, — говорит он и смотрит по-деловому, оценивающе. Я пожимаю протянутую руку с явным облегчением. Я прямо вижу, как моя лицензия уже тихонько смывается в унитаз — из-за таких вот уродов, как этот.

— Слышал я, мы тут шарились в одном и том же месте, — говорит он с нехорошей улыбкой.

О чем, блядь, речь?

Этот тип Ларри, видимо, уловил мое замешательство и решил пояснить.

— Луиза, — говорит он. — Луиза Малколмсон. Она мне говорила, что ты пытался втянуть ее в грязные игры.

Гм. Звоночек из прошлого, вот оно что.

— Да? — Я киваю, глядя сперва на кран, а потом на него. Ненавижу стоять за стойкой. Нет у меня терпения кружки наполнять. Хорошо еще, эти братцы-алкаши не спросили «Гиннесса». Да, теперь я припоминаю его лицо, вроде бы я его видел в одном притоне, куда обычно ходят поиграть или развеяться.