Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дик

Оглавление

164

— Просто она пришла мне на ум при виде старой кузни, — как можно равнодушней ответил Батаки.

Путешественники снова взмыли ввысь, и ворон понес мальчика на юг, в приход Лилльхердаль, что лежит на самой границе с Далекарлией. Здесь ворон опустился на поросший деревьями курган, поднимавшийся на самой вершине горного кряжа.

— Знаешь ли ты, что это за курган, на котором мы стоим? — спросил Батаки.

Мальчик вынужден был признаться, что не знает.

— Это — могильный курган, — объяснил Батаки. — А похоронен тут человек, которого звали Хэрюльф. Он первым поселился в здешних краях и стал возделывать землю.

— Может, ты и о нем хочешь что-нибудь рассказать? — спросил мальчик.

— О нем я слышал совсем немного, — ответил Батаки. — Он вроде был норвежец и поначалу состоял на службе у норвежского короля, но после не поладил с ним, и пришлось ему бежать из страны. Отправился он тогда к королю свеев, что жил в ту пору в Упсале, и нанялся к нему на службу. Но спустя некоторое время стал он требовать королевскую сестру себе в жены, а когда король не пожелал отдать ему столь знатную девицу, он бежал вместе с нею. Так и получилось, что ни в Норвегии, ни в Швеции жить он не мог, а уходить в заморские края ему не хотелось. «Должен же найтись еще какой-то выход», — подумал он, прихватил свои сокровища и отправился в сопровождении слуг на север через Далекарлию. Ехали они ехали, покуда не добрались до диких дремучих лесов на самой границе Далекарлии. Там он и осел, поставил себе дом и стал первым, кто поселился в этом краю.

Дослушал мальчик предание, что рассказал ему ворон, и призадумался еще больше, чем прежде.

— Хотел бы я знать, зачем только тебе понадобилось рассказывать мне эту историю? — спросил он.

Батаки долго не отвечал, а только вертел головой да жмурил глаза.

— Раз уж мы здесь одни, — наконец сказал он, — воспользуюсь-ка я случаем и спрошу тебя об одном деле. Узнал ли ты точно, на каком условии этот самый домовой, что заколдовал тебя, согласен снова превратить тебя в человека?

— Я слыхал только об одном: я должен доставить белого гусака целым и невредимым на север в Лапландию, а потом снова на юг — в Сконе.

— Так я и думал! — каркнул Батаки. — Вот почему, когда мы встретились в последний раз, ты так гордо говорил о том, что ничего нет на свете хуже, чем изменить другу, который надеется на тебя. Надо бы все же поподробнее справиться у Акки об этом уговоре. Знаешь, ведь она сама побывала у вас в Вестра Вемменхёге и беседовала с домовым.

— Акка мне ни слова об этом не говорила, — забеспокоился мальчик.

— Наверно, она сочла, что лучше тебе не знать, какое условие ставит теперь домовой. Ей, ясно, больше хочется помочь тебе, чем Мортену-гусаку.

— Просто удивительно, Батаки, как тебе всякий раз удается опечалить и встревожить меня! — вздохнул мальчик.

— Может, так оно и кажется с виду, — ответил ворон, — но на сей раз ты будешь мне благодарен, когда я передам тебе слова домового. А сказал он так: ты снова станешь человеком, если доставишь домой Мортена-гусака и матушка твоя его зарежет.

Мальчик вскочил.

— Не иначе, ты это придумал мне со зла! — вскричал он.

— Можешь спросить саму Акку! — каркнул Батаки. — Вон она летит в вышине со всей стаей! И не забудь предания, которые я нынче тебе рассказал! Помни: как бы ни было трудно, всегда есть путь к спасению! Надо его только найти! Меня порадует, когда я увижу, что тебе это удалось!

XLVIII ВЕРМЛАНД И ДАЛЬСЛАНД

Среда, 5 октября

На другой день во время привала, когда Акка щипала травку чуть поодаль от других диких гусей, мальчик улучил минутку и спросил ее, правда ли то, что ему рассказал Батаки. И Акка подтвердила: да, ворон правду говорил. Тогда мальчик взял с гусыни-предводительницы клятву, что она не откроет эту тайну Мортену. Ведь большой белый гусак так отважен и благороден! Мальчик очень боялся, что Мортен может сам навлечь на себя беду, если узнает, каково условие домового.

Потом Нильс угрюмо и молчаливо сидел на спине гусака, понурив голову и ничего вокруг не замечая. Он слышал, как дикие гуси кричали гусятам, что стая влетает в Далекарлию. Что сейчас, в горах севера, они увидят вершину Стедьян! Что они летят над рекой Эстердальэльвен и вот уже приближаются к озеру Хормундшён. А теперь, мол, под ними долина реки Вестердальэльвен! Но мальчик глядеть на все это не желал. «Видно, придется мне всю жизнь летать с дикими гусями по свету, успею еще всласть насмотреться на здешние края, пожалуй, даже больше, чем мне бы того хотелось», — равнодушно думал он.

Он ничуть не оживился и тогда, когда дикие гуси закричали, что они прилетели в Вермланд, и река, вдоль которой они мчатся на юг, — это знаменитая Кларэльвен! «Я уже видел столько рек! — думал он. — Стоит ли эта того, чтобы смотреть на нее?»

Но даже если бы ему этого хотелось, он бы не так уж много и увидел. Ведь в северном Вермланде ничего нет, кроме бескрайних однообразных лесов, сквозь дремучую чащу которых петляет река Кларэльвен, узкая, богатая водопадами. И лишь кое-где попадаются то приземистые, даже без труб лачуги, где живут финны, то яма углежога, то подсека — вырубленное, расчищенное под пашню место в лесу. Но вообще лес тянется так нескончаемо, что можно подумать, будто находишься еще далеко-далеко на севере, в Лапландии.

Дикие гуси опустились на подсеку у самого берега реки Кларэльвен, и пока они разгуливали там, щипля свежие, только-только выбившиеся из земли всходы озимой ржи, мальчик бродил по лесу. Вдруг он услыхал смех и веселый говор. Семеро рослых, крепких парней шли с котомками на спине и топорами через плечо. В тот день мальчик ужасно тосковал по людям и страшно обрадовался, когда все семеро работников сняли свои котомки и уселись на берегу реки — отдохнуть.