Живым или Мертвым

• Предыдущая
• 97/248
• Следующая

— Как его зовут? — спросил Эмир.

— Дирар-аль-Карим.

— Не помню такого.

— Иорданец. Завербован три года назад в мечети Хуссейна, в Аммане. Боец, и ничего сверх того. Такую операцию предлагали год назад наши люди из Бенгази. Мы отказались от нее.

— Сколько погибших?

— Шесть или даже восемь наших. От них — никого.

— Хвала Аллаху, что хоть так. — Поскольку заложники не пострадали, западная пресса скоро забудет об этом случае, а когда гаснет внимание журналистов к событиям, ими частенько перестают заниматься и разведчики. Слишком уж тяжелым бременем лежит на них «повсеместная борьба с мировым терроризмом». Они похожи на того пресловутого голландского мальчика, который пальцем затыкал дыру в плотине. — Ты узнал, кого он подбил на это дело?

— Сейчас выясняем. Также неизвестно, уцелел ли кто-нибудь из участников этого рейда, кроме самого аль-Карима. Он, между прочим, не пошел в посольство, — добавил Тарик.

— Имбецил! Это что же получается? Устроил ненужную операцию без нашего согласия, провалил ее и даже не нашел в себе чести, чтобы погибнуть вместе с остальными! Нам известно, где он сейчас находится?

— Нет, но отыскать его будет нетрудно. Особенно если развести руки немного шире. Он наверняка в бегах, ищет надежное укрытие.

Эмир несколько раз задумчиво кивнул.

— Хорошо. Займись этим. Протяни ему, так сказать, оливковую ветвь, но только издали. Пусть этим займется Алмаси.

— А когда мы до него доберемся?..

— Пусть его судьба послужит уроком для всех остальных.

Глава 33

Шазиф Хади пил кофе в Париже, на Монпарнасе, и прилагал все силы, чтобы не показать, как он волнуется.

Как и было обещано, его связной в Топанга-бич вышел на связь через день после встречи и дал инструкции — где он сможет забрать груз, то есть где в окрестностях Лос-Анджелеса находятся арендованные почтовые ящики. То, что все присланное составляли компьютерные компакт-диски без подписей, его нисколько не удивило, зато удивил приклеенный к коробке одного из дисков стикер, на котором от руки было написано: «Кафе «Индиана», Монпарнас, 77 ав. Мен», а также дата и время. Главное, что Хади не знал, будет ли это очередное курьерское поручение для него или что-то иное.

Хади родился в Алжире и эмигрировал во Францию еще подростком, когда его отец нашел там хорошую работу. По-французски Хади говорил хорошо, но с характерным акцентом pied-noir, «черноногих». Это прозвище было присвоено жителям французской колонии на северном побережье Франции за двести лет до того, как в начале 60-х годов началась продолжительная и кровопролитная колониальная, она же гражданская, война, которую Франция не столько проиграла, сколько решила не продолжать. Однако Алжир так и не добился процветания, и арабы миллионами ехали в Европу, где их встречало весьма сдержанное гостеприимство. Этот процесс особенно усилился в последние десять лет двадцатого века, когда они начали осознавать свое единство в принадлежности к исламскому миру, пребывая в стране, которая до сих пор считала себя чем-то вроде плавильного тигля. Говорите на нашем языке (правильно произносите слова), уважайте традиции, и вы станете французами, а французам нет особого дела до цвета твоей кожи. Франция номинально считалась католической страной, но там никого не интересовало, в какую церковь ты ходишь, так что, если рассуждать серьезно, получалось, что эта нация вовсе не религиозная. Но с приходом туда ислама положение изменилось. Может быть, историческая память так хорошо сохранила победу, одержанную Карлом Мартеллом в битве при Туре в 732 году, что французы твердо знали, что всегда сражались с мусульманами. Но, вероятнее всего, причина заключалась в том, что иммигранты-мусульмане не принимали их культуру, отказывались перенимать моду в одежде и те традиции пьющих вино, как воду, бонвиванов, которые их не устраивали, то есть не желали переплавляться в этом тигле. Почему же кто-то может не хотеть превращаться во французов? — спрашивали себя местные. И мириады французских полицейских агентств внимательно следили за этими людьми. Хади знал об этом и прилагал все усилия, чтобы не выделяться из французского общества, уповая на то, что Аллах поймет его и в своем бесконечном милосердии простит ему это отступничество. Помимо всего прочего, вряд ли можно было считать его единственным мусульманином, употребляющим алкоголь. Французская полиция заметила это и стала уделять ему значительно меньше внимания. Он работал продавцом в магазине видеотоваров, хорошо ладил с сослуживцами, жил в скромной, но вполне удобной квартире на улице Доломье в 5-м аррондисмане (так в Париже называются районы), ездил на седане «Ситроен» и не причинял никому беспокойств. Власти не имели понятия, что жизнь, которую он ведет, находится в серьезном противоречии с его образом мыслей. Полицейские могут быть мастерами своего дела, но они не всеведущи.

Не обращали они внимания и на то, что время от времени он разъезжает по стране и даже за ее пределами, в основном по Европе, и время от времени встречается с какими-то людьми обычно в небольших уютных бистро. Хади нравилось легкое красное вино из долины Луары. Он не знал, что винодел — еврей и ярый сторонник Израиля. Антисемитизм во Франции, к сожалению, сохранялся, что, в свою очередь, немало радовало пять миллионов поселившихся там мусульман.

— Не возражаете, если я присяду к вам? — послышался мужской голос за спиной Хади.

Он обернулся.

— Милости прошу.

Ибрагим опустился на стул.

• Предыдущая
• 97/248
• Следующая